Пять хороших императоров - страница 4

Шрифт
Интервал



– Вдруг дождь пойдёт, – отпустит Сергей.


– Не пойдёт. Пять лет уже не идёт в этих краях. Да и на западе тоже.


Возглас раздастся из толпы журналистов.


– Квинт уничтожен целиком?


– Такого не может быть!


– А что с другими "детьми" Коммода?


– Где конвои?


Корсаков в первое мгновение захлебнётся общей паникой. Оголтелые крики схватят его за сердце и сожмут с такой силой, что он начнёт задыхаться и крениться в сторону, пока ноги не понесут его отяжелевшее туловище к гряде леса, где Сергей неумело попытается скрыться от всеобщего ужаса в тенях пущи. Иссохшая кора хвои прильнёт к его спине морозом, кривые ветви обнимут плечи и покроют голову. Их щетинки попытаются заглушить вопли журналистов и патрульных. Темнота плотнее сгрудится вокруг Корсакова, когда он уловит момент.


Вот он.


На долю мгновения – или меньше – лес, трасса и конвои с людьми погрузятся в какое-то неестественное молчание, будто вот, все они разом – как и Сергей – уловят грядущую опасность. Лики их исказятся в пугающем непонимании, легион глаз окинет в темноте собственные вертлявые силуэты, и в глубине толпы, за сотню метров вперёд, кто-то из военных испустит боевой вопль.


Не приказ.


Тотчас небосвод озарится яркой вспышкой, и струя огня выстрелит прямиком по брюху дымного ковчега. Лесную тишь, тот морозный вакуум, что поглотит свет и звук, вдруг разломит оглушающий треск металла, и часть корпуса медленно сорвётся с ковчега и исчезнет за лесной порослью. Следом раздастся оглушающий взрыв – часть фотонного двигателя окажется повреждена выпущенным снарядом. Ещё спустя минуту пара по паре кораблей выстроится плотной стеной перед ковчегом и начнёт обстрел военного конвоя, а заодно и взорвёт полевую лабораторию с работниками РОСКОСа. Паника сточится до первобытного ужаса, и под оглушающие залпы перекрёстного огня все гражданские пустятся врассыпную.


Разумеется, прочь бросится и Корсаков. Необузданный ужас цепкой хваткой скрутит его за холку и подтолкнёт в сторону зарослей, ноги вдруг обмякнут под натиском холода и усталости, но вот в груди вспыхнет огнище. На секунду ему покажется, что он недопонял случившееся, что обстрела не было вовсе, но тотчас позади него заревом взмоют крики людей, и чудовищно запахнет жгучим металлом. Небо окрасится охрой и огнём, лишь проблески былого покоя будут ютиться и прятаться меж кончиков встрепенувшихся пихт.