Все шорохи стихли. На грани света вырисовывались силуэты, мелькали, словно призраки, лица, проглядывали напоминавшие марсианский пейзаж очертания съемочного оборудования.
– Мотор!
Дважды тихонько звякнул колокольчик. Молодой человек в свитере, с небольшой квадратной доской в руках, сделал шаг вперед и, держа ее перед камерой, проговорил:
– «Шпионы в открытом море». Сцена номер тридцать шесть. Дубль два.
Закрепленная на пружине нижняя планка хлопушки отрывисто клацнула. Молодой человек отступил назад. И Фрэнсис Флёр ожила.
Пышная красавица-брюнетка, казалось, пребывает в нерешительности. Это отражалось на ее лице. Она повела своими гладкими плечами, оттененными золотистым лифом, и перевела взгляд на дверь. Затем нажала на кнопку звонка.
С быстротой, неведомой ни на одном океанском лайнере со времен Ноева ковчега, на ее вызов откликнулась горничная.
Горничная, разумеется, оказалась личностью сомнительной. Она была женщиной средних лет, с суровым взглядом и зловещей ухмылкой. Любой агент секретной службы, завидя этот «циферблат», тут же спрятал бы все бумаги под замок и уселся бы их караулить с пистолетом в руке.
– Вызывали, мадам?
– Да. Вы доставили мое сообщение мистеру Ди Лэйси?
– Да, мадам. Мистер Ди Лэйси будет здесь с минуты на минуту.
– Снято! – тихо прозвучал какой-то другой голос.
И все остановилось.
В первое мгновение Монике подумалось: что-то пошло не так. Однако ни Фрэнсис Флёр, ни коварная горничная, ни кто-либо другой явно ничего необычного в происходящем не замечали. Они просто ждали. Коварная горничная, надо признать, явно пребывала в состоянии нервозности на грани слез. Во всем остальном эта сцена напоминала замедленную съемку.
После довольно продолжительной паузы, во время которой в полутьме, видимо, согласовывались какие-то детали, на площадке показался высокий человек с седой и изрядно поредевшей шевелюрой. Он был весьма задумчив. На нем был скромный твидовый костюм, пуловер нежной расцветки и огромные ботинки, предназначенные для хождения по сельским дорогам. Свет бликовал в стеклах его легкого пенсне и на его высоком лбу. Монике доводилось видеть его фото, поэтому она сразу узнала в нем режиссера Ховарда Фиска.
Что мистер Фиск сказал двум актрисам, осталось загадкой. Если и был в нем какой-то изъян, то заключался он в том, что расслышать режиссера было практически невозможно. На расстоянии больше шести футов обладателю даже самого острого слуха было проблематично уловить хотя бы одно слово из того, что он говорил. Для Моники, которая ожидала, что Фиск будет кричать в рупор так, что с павильона снесет крышу, это явилось шоком.