Теперь оставалось сделать умершим подарки. Геродот разрыхлил топором землю перед стелами. В ямку на могиле Поликриты положил бронзовое зеркальце. Сынку досталась глиняная лошадка.
Потом хмуро постоял, переводя взгляд с одного надгробия на другое. Мыслей не было, лишь в душе темным комом перекатывалась тяжелая, тягучая грусть.
«Прощайте… Когда увидимся в следующий раз…»
Галикарнасец со вздохом сунул топор за пояс, котомку закинул на плечо и развернулся в сторону моря. Отяжелевшей вдруг походкой двинулся к тропе.
Ему казалось, что от могил к его спине тянется невидимая жилка, однако стоит ему зайти за скалу, как эта тонкая связь с загробным миром оборвется. Ну, что ж… Значит, ему еще рано к жене и сыну.
В груди росла уверенность: пока «История» не дописана, Мойры не станут обрывать нить его жизни.
2
Геродот вернулся в Афины в день Артемиды Мунихии[11].
На внешнем рейде Пирея корабль Харисия встретила лодка таможенного мытаря-элимена, который заорал, что все три гавани закрыты из-за праздничной регаты. Потом махнул рукой в сторону Фалерона: туда плывите.
И действительно – из-за мыса Акте к Мунихию рвались триеры с убранным к рею парусом. Даже на расстоянии было видно, как весла взбивают пену вдоль корпуса кораблей. На вантах весело плясали разноцветные вымпелы.
С обеих сторожевых башен срывались клочья седого дыма. Когда ветер задувал в сторону Саронического залива, до Геродота доносились обрывки протяжного воя сигнальных раковин и залихватских трелей авлосов.
Фалерская гавань разбухла от разномастных эгейских парусников. Сотни афинян в волнении наблюдали за морской гонкой со ступеней храмов. Голоса зрителей сливались в гудение потревоженного пчелиного роя.
Лишь поденщики продолжали потеть на причалах под тяжестью тюков и амфор. Праздник годится только для граждан, а остальные пусть делают свою работу, потому что швартовку с последующей разгрузкой или погрузкой никто не отменял.
Финикийским, ионийским и италийским мореходам на праздник было вообще плевать. За каждый день задержки в порту нужно платить звонкой монетой, вот они и дерут глотку, да в сердцах топчут сапогами квадры, подгоняя руганью рабов и вольноотпущенников.
Геродот не стал продираться сквозь толпу перед храмом Зевса Сотера и Афины Сотеры. Обошел его стороной и лишь приложился губами к высокому цоколю.