Пока бедняк налегал на рукоятку сохи, жена хворостиной подгоняла вола. Сзади подросший сын мотыгой заваливал семена черноземом. Зажиточный эллин для такой работы заранее покупал рабыню с ребенком. На фоне утренней зари в полях чернели фигуры голых людей, размашисто разбивавших комья вспаханной земли колотушкой.
Ласточки еще в антестерионе[41] обжили старые гнезда под карнизами черепичных крыш. И теперь оттуда доносился требовательный писк птенцов. Над глинистыми обрывами Кефиса метался сокол-чеглок, гоняясь за стрижами.
Рассвет расправлял розовые крылья над закрытыми от штормов рейдами гаваней Пирея: Канфара, Зеи и Мунихии. Чайки срывались со скал, чтобы покачаться на волнах залива, а потом летели кормиться к островку Пситталия, где на прогретом солнцем мелководье всегда зависают стайки бычков.
Трудовой люд Пирея начал вкалывать еще до рассвета. В окутанной дымом кузне дробью колотили молоты. К складам для такелажа тянулись подводы с пенькой и парусиной.
В столярных мастерских на полу уже скопились изрядные кучи стружек. Казначеи возле приемных площадок бренчали серебряными статерами, расплачиваясь с поставщиками.
Из дока Зеи корабельщики спускали по стапельным помостам отремонтированную и заново провощенную триеру. Надраенный до блеска таран вспорол кабаньими клыками мутную воду Саронического залива. Свежий пеньковый такелаж пах горячей смолой и жженой травой.
От храма Артемиды к источнику Зеи потянулась вереница гиеродулов с гидрией[42] на плече. На шее первого раба висел кожаный шнурок с ключом от замка, который запирал тяжелую цепь нимфея от праздного люда.
Из-за Саламина прилетели первые порывы приносящего тепло западного Зефира, который разметал по причалам запах серы, дегтя и битума. Вымпелы на замерших в гаванях кораблях рвались с флагштоков, словно хотели унестись в безгранично пустое небо.
Но нашлись в Пирее и дармоеды. Из пещер Мунихия вылезало заспанное отребье: нищие, дешевые уличные порнаи, беглые рабы, бездомные ветераны, скрывающиеся от кредиторов должники…
Голодранцы расходились по гаваням Пирея в надежде найти хоть какую-то работу, а если повезет, поживиться гнилыми фруктами на Дейгме. Причем все отлично знали, в какой из триттий нищим подают милостыню, а в какой могут и морду набить.
Заслышав сигнал трубы глашатая Совета Пятисот, они бежали прочь, подальше в глухие бухты. Прятались среди развалин старых домов, в заброшенных погребах и сырых гротах, лишь бы не попадаться на глаза стражам порядка, рабам-токсотам, уже растягивающим вокруг места собрания красные канаты.