– Ну, вот, такие дела, значит… Я не знаю, что ты намерен предпринимать сейчас, но мне кажется, тебе следует приехать, поговорить с этим Сурулевым. Ведь одно дело – заявление, другое дело – официальный допрос. Кстати, Сергей Васильевич уже здесь, ждет тебя. Присылать машину?
– Да, да, пришлите, пожалуйста. Я сейчас… – не стал раздумывать Шамсиев.
Сурулев, детина огромного роста, с толстой борцовской шеей и крепкими крутыми плечами, вошел в камеру допроса в сопровождении двух конвоиров, держа руки за спиной, поздоровался коротким кивком головы и, следуя жесту Шамсиева, сел на наглухо прикрепленную к полу табуретку.
Узнав Вахрамеева, он улыбнулся ему, как давнему знакомому, а на Шамсиева лишь взглянул холодно и настороженно.
У рецидивиста было широкое загорелое лицо с пронизывающими серыми глазами и небольшим приплюснутым носом, возле которого чернела крупная, величиной с орех, волосатая родинка, придававшая всему его облику какое-то свирепое и в то же время жалкое выражение.
По знаку Шамсиева конвоиры удалились, и Сурулев, видимо, почувствовав себя уютней, вздохнул облегченно и застыл с ожидающим видом, положив на колени огромные ручищи.
– Я прочитал ваше заявление, Сурулев… – начал сразу, без вступительных слов, Шамсиев, которому не терпелось скорее узнать правду. – И хотя оно адресовано прокурору района, меня, как следователя… Да, извините, забыл представиться. Шамсиев, следователь по особо важным делам, из Москвы. В общем, ваше заявление крайне заинтересовало меня…
Сурулев, чуть прищурив глаза, с любопытством наблюдал за ним.
– Дело в том, – продолжал Шамсиев, – что мне поручено расследовать дело об убийстве той самой молодой женщины, блондинки, и нет, наверное, надобности объяснять, почему я здесь. Скажите, вы все хорошо обдумали, признавшись в совершении этого убийства? Что побудило вас сделать такое заявление?
– Совесть! – решительно, глухим басом произнес Сурулев, и лицо его вмиг преобразилось, сделавшись словно бы открытым и благородным. – Я знаю, вы думаете так, раз, мол, человек тянул срок по шестому заходу, да еще и таскал фрак в полоску, значит, нет у него ни совести, ни чести, вроде бы конченый он и нельзя верить ни единому его слову. Нет, граждане следователи, совесть, она в каждом человеке живет, только в некоторых как бы дремлет. Будить ее надо, а в иных и сама просыпается. Так-то…