– Книги, странные инструменты… Не похож на обычного путника.
– И что? Ничего ценного, – настаивал мужской голос. – Оставим его здесь. Зачем тратить воду?
"Да, зачем?" – согласился Назир мысленно. Его рот не слушался. Язык был сухим комком плоти, бесполезным как песок. "Оставьте меня. Я уже сделал всё, что мог".
Пауза. Затем женский голос – с сухой насмешкой:
– Забираем. Самира захочет взглянуть.
"Самира", – имя отпечаталось в сознании. Последнее, что запомнил Назир – ощущение, как его поднимают и перебрасывают через что-то твёрдое и тёплое. Верблюжье седло. Потом была темнота. И, вопреки всем его расчетам – облегчение. Словно его тело сдалось раньше, чем разум осознал неизбежность.
Влага на потрескавшихся губах. Благословенная, невозможная, священная влага. Кто-то прикладывал к его рту мокрую тряпку. Он жадно всосал каждую каплю, чувствуя боль в потрескавшихся уголках рта и одновременно – восхитительное, почти сексуальное наслаждение от прикосновения воды.
– Не торопись, водяной, – сказал женский голос. – Умрешь от перенапряжения.
Он мог бы умереть счастливым с этой мокрой тряпкой на губах. Назир с трудом разлепил веки. Сумерки. Он лежал на земле, присыпанной чем-то вроде соломы, голова на свёрнутой ткани. Рядом на корточках сидела молодая женщина с резкими чертами лица. Множество косичек, каждая украшена металлической бусиной, позвякивающей при каждом движении.
Часть его сознания, отстраненная и аналитическая, отметила детали – хорошая кожа, несмотря на жизнь в пустыне; сильные руки; шрам, пересекающий правую бровь; глаза, привыкшие к настороженности.
Другая часть, ослабленная и отчаянная, видела только источник воды.
– Где я? – слова царапали горло.
– В лагере Детей Пустыни, – женщина смочила тряпку и снова поднесла к его губам. Он вцепился в неё как дикое животное, вызвав смешок. – Тебе повезло, что мы тебя нашли. Или не повезло – это как Самира решит.
"Самира". Снова это имя. Оно пробудило смутное воспоминание.
– Самира?
– Наш вожак. Я Майсара. А ты?
– Назир из Аль-Мадира. – Он хотел сказать больше, объяснить, но слова застревали в пересохшем горле. – Инженер… из храма.
Почему он это сказал? В пустыне его должность ничего не значила. Глупая гордость. Но плевать. Он всё еще был Назиром из Аль-Мадира, из династии храмовых инженеров, даже если умирал на соломе посреди пустыни.