– Дядя Миша, – развел руками Попов, – мне двадцать четвертый годик стукнул. Я бы уже старлеем был. Оставь внучатам.
– Держи, держи, – засуетился санитар, – внучатам-то я отдельно приберег. В поезде-то поедешь, с чайком побалуешься, и сахар-то не нужен.
Серега сунул маленький газетный сверток в карман шинели. Калитка снова взвизгнула и с лязгом захлопнулась, отрезав бывшего пациента от странного, а иногда и страшного мира специальной психиатрической лечебницы. Закрытого, со своими законами, но уже привычного. Здесь бывший капитан Мордора прожил шесть долгих лет, не надеясь уже выйти на свободу. Письма от матери – вот все, что связывало Попова с миром внешним.
Режим содержания для бывшего курсанта был установлен в точном соответствии с распоряжениями «куратора». Сильнодействующими лекарствами Попова не терзали, но и выход за пределы учреждения был закрыт. Серега так отвык от обычной жизни, что сонная улочка на самой окраине города ошеломила звуками, запахами и красками. Пришлось даже постоять, вдыхая аромат весны и привыкая к движению автомобилей и людей.
До вокзала решил идти пешком. Благо, улочка выводила на перекресток, от которого путь был прямой, хоть и долгий. Два часа неторопливой ходьбы позволяли вернуться в обычный мир. Мир прохожих, спешащих куда-то. Мир отдыхающих с пивом на скамейках, и стоящих на автобусных остановках. Мир озабоченно бегущих куда-то бродячих собак, и сонно щурящихся на солнце котов. Мир серых воробьиных стаек и наглых голубей, шныряющих прямо под ногами.
Этот мир не обращал внимания на Попова. Равнодушно скользил глазами по стоптанным сапогам и старой шинели. Другой одежды у Сереги не было. В чем привезли в приемник «специализированного лечебного учреждения», в том и вышел. Денег тоже не было. Государство обеспечило плацкартным билетом. Главный врач, по доброте душевной, дал десятку1 на еду и мелкие расходы.
Правда, была еще одна вещица сомнительной ценности. Подарок Майрона2. Честно говоря, Серега и не думал, что когда-нибудь вновь увидит железное колечко3. Но, утром, отдавая бывшему пациенту его нехитрые вещи, сестра-кастелянша выложила на стол и металлический ободок.
– А это откуда? – изумился Попов, с недоверием ощупывая вещественное доказательство своего путешествия.
– От верблюда, – не любезно буркнула женщина, – что в описи обозначено, то и выдаю. Не нужно – выброси. Вот урна.