Майский локдаун. Белые ночи я проводила на северном балконе, несколько дней совсем не спалось, но не из-за света: раньше я всегда засыпала в полярный день. Сессия на носу, я старалась не волноваться и училась, читала, досдавала задания. Лёша хотел, чтобы я хорошо училась, ему не нужны мои переживания. Один зачёт сдала досрочно, 14 мая.
21 мая, пятница. Солнце приближается к полуночи, уже завтра оно совсем не сядет. Лёша так любит это время! Я стояла на балконе с телефоном и снимала для него. Солнце на севере, через полюс, в максимально низкой точке, длинные-длинные тени на юг, солнечные часы у нас с полным циферблатом, двадцать четыре отметки. Завтра я Лёше это покажу!
Утро было уже хмурым. Да, не получится, скорее всего, заснять картину полуночного солнца. Что ж, светло всё равно будет. На севере темно? Да, у нас солнце не поднимается высоко, но и не погружается так сильно. На экваторе, где оно над головой, там оно и под ногами. Никаких тебе сумерек, словно выключателем щёлкнули, сразу чёрная ночь, и нельзя не включать фонари. Пошёл унылый дождь, потянуло в сон.
От занятий в 11:17 по московскому и местному времени меня отвлёк телефон.
– Здравствуйте. Шевчук?
– Да.
– Мирослава Шевчук? Понимаете…
Лёша умер? Умер. То, чего ждали и боялись. Но развязка наступила, уже нечего было ждать дальше. Томительная неопределённость сменилась ясностью. Никто никому не принадлежит, люди просто идут рядом какое-то время жизни. Мы гости на Земле, живём лишь раз. В рамках вечности ведь не так и важно, двадцать семь лет, восемьдесят или сто. Каждый родившийся умрёт. Меня не мучила ни тоска, ни печаль, наоборот, какое-то тихое настроение было. Только надо торопиться жить.
В ту летнюю сессию было два экзамена, я придумала себе третий, чтобы пропустить генеральную уборку, затеянную приехавшей тётей. Бродила по улицам, ноги несли и несли меня. Но почему-то я не чувствовала ни тоски, ни несчастья. Что было, то и было. Главное – тёте не говорить, а то раз не переживаю, значит, не любила. Просто какое-то спокойствие и желание отдохнуть.
Полярный день. Лёша не дожил. Для него весна была последней. Последняя осень, последняя зима, последняя весна. Для меня ведь тоже когда-то начнётся последний год. Наступит дата, а за ней следующая, уже последняя. Как для Лёши 22 сентября ещё имело пару, а 23 уже нет. Да и двадцать второго для него повторились часы до десяти. А от одиннадцати до двадцати четырёх – уже нет. Одиннадцать не было – ни утра, ни вечера. Словно циферблат разрезали.