Дверь отъехала с шипением пневматики, выдавшей последний вздох. Салон встретил туристов вонью затхлости и ладана. Стены, обитые бархатом цвета запёкшейся крови, украшали хрустальные бра в форме драконов, из пасти которых свисали кисти с бусинами. Пол устилал ковёр с узором «увядающие хризантемы», а на потолке, среди потёртой лепнины, красовался портрет императора Хирохито в окружении светодиодных гирлянд.
– Это… музей на колёсах? – прошептала москвичка в очках Вирджил Абло.
– Садитесь, садитесь!» – Елена села рядом с водителем и ткнула в магнитолу.
Динамики взорвались песней «Токио Дрифт» в аранжировке для сямисэна и флейты. Туристы, цепляясь за спинки кресел, обшитых золотистым гобеленом, искали ремни безопасности. Их не было. Вместо них – атласные ленты с вышитым иероглифом:
«運»[1].
– Кондиционер включим через пять минут!» – крикнула Елена, пока автобус дёргался в пробке. Мужчина в костюме Armani тыкал пальцем в мини-бар: за стеклом, заклеенным плёнкой «под витраж», стояли бутылочки саке и плюшевые нэко-тяны[2] с глазами-пуговицами.
– Это… премиум-сервис?» – его голос дрожал.
Кто-то на заднем ряду обнаружил телевизор – коробка 80-х с антенной, обмотанной фольгой. На экране, сквозь снежную пелену, мелькали кадры старого аниме про роботов.
Автобус, рыча двигателем, как разъярённый тануки[3], вырвался на скоростную трассу. Хрустальные драконы звенели в такт вибрациям, а шторки с изображением Фудзиямы[4]хлопали, будто крылья мотыльков. «Смотрите, встроенный ароматизатор!» – Елена нажала кнопку, и салон заполнил запах жасмина, смешанный с бензином.
«Благоухающий гроб», наконец затих у подножия монументальных ступеней Национального музея. Двери распахнулись с глухим стоном, выпуская наружу волну воздуха, густого от ароматического кошмара – смеси жасминового масла, ладана и подгоревшей проводки. Группа высыпала на асфальт, как консервированные сардины, внезапно ожившие и рвущиеся к свободе.
Туристы, шатаясь, оборачивались на автобус, покрытый розовой краской с проплешинами ржавчины, теперь казался мифическим зверем, уснувшим после пиршества. В его салоне, сквозь запотевшие окна, виднелись смятые подушки с вышитыми драконами, опрокинутый плюшевый тануки и лужица пролитого аромомасла, въевшегося в «увядающие хризантемы» ковра.
Музей, в отличие их транспорта, дышал холодным величием: стекло и бетон, строгие линии, без намёка на пластиковый виноград или светящихся драконов. Группа, словно переродившись, потянулась к входу, оставляя за спиной «Сакуру-Дрим»[5]– тот кряхтел, выпуская чёрный дым из-под капота, будто вульгарный дух, изгнанный из храма.