Тот же факт – наличие двух теологий, одной положительной, другой спекулятивной – наблюдается и в Греции. Здесь большинство священных текстов для нас утрачено, но прежде всего именно потому, что рядом с жреческими учениями существовали предания и мифы, удовлетворявшие религиозные потребности древних поколений. А затем потому, что во имя спекулятивного духа мудрецов или народа философия подготовила – через космогонию, пневматологию и свою собственную теологию – резкое разделение между свободной мыслью, мыслью школ, и положительной верой, традицией святилищ. Тем не менее, даже в этой Греции, ставшей столь философской благодаря своим школам, спекулятивная теология строилась на элементах священной теологии. Ведь, несмотря на отделение от святилищ, самые выдающиеся мыслители испытывали влияние жреческих мистерий до такой степени, что фундаментальные идеи поэтического политеизма не переставали служить отправной точкой их теорий.
Действительно, если Фалес и Анаксагор создали независимую космогонию; если Сократ основал рациональную теологию, а Платон – спекулятивную, то это происходило благодаря обращению то к восточной традиции, то к жреческой поэзии Фракии, то к философской поэзии Эмпедокла и даже к таинственным церемониям Элевсина, цель которых, по словам Платона, заключалась в том, чтобы возвысить душу туда, откуда она нисходила. Таким образом, метафизики Греции создали – без вмешательства жрецов и теологов – целиком философскую религию, которая поначалу нашла признание лишь среди образованных умов; но, сколь бы философской она ни казалась, она проистекала из религии, и именно поэтому перешла из школ в литературу, а из литературы – в нравы. Это настолько верно, что примеру этих великих людей последовали все школы, даже евгемеристов и эпикурейцев, которые строили свои негативные теории на некоторых из самых положительных преданий.
Кроме того, если в конце концов возобладали отрицания эвгемеристов и эпикурейцев, поддержанные в этих тенденциях скептиками, и если – религиозные философы и нерелигиозные философы – все вместе сначала подрывали, а в итоге низвергли религию, которая так долго питала их системы, то лишь потому, что такова была их провиденциальная миссия. Не будем забывать и о том, что политеизм был покинут всеми, когда пришло время. Его предали жрецы, не сумевшие защитить его через развитие, и государство, не пожелавшее допустить его реформу ни через какие уступки. Так философы преобразовывали всё, а жрецы не умели ни противопоставить урокам философии лучшее учение, ни предложить доктрину более здравую, чем их собственная – и политеизм сам вырыл себе могилу. Жречество, предав религиозные интересы народа, чье воспитание было ему доверено, и государство, желавшее именем закона навязать всем совестям мнения, которые уже ни для кого не были авторитетными, – все оказались готовы к иному порядку вещей. Однако эта подготовка была скорее негативной, чем позитивной. Действительно, закон запрещал любые нововведения, а дух прогресса требовал их непрестанно. Отсюда – неизбежные преследования всех мыслителей, столь законное осуждение и столь оплакиваемая смерть Сократа, столь прозрачный эзотеризм Платона, столь осторожное бегство Аристотеля и, наконец, столь страстное раздражение школ против святилищ, не говоря уже о столь горькой враждебности святилищ к школам.