Ланиста, как они и договаривались, пришел в таверну через полчаса после скоротечного боя. Он был бледен, и руки его заметно дрожали. Сначала он аккуратно положил на стол увесистый кожаный мешочек, а затем с усилием проговорил:
– Сегодня будут и другие бои.
– Нет, – равнодушно беря со стола свою награду, сказал Репрев.
– И завтра тоже, – сделал еще одну попытку ланиста.
– Я не гладиатор, – посмотрев на него, сказал воин. – Мне просто нужны были деньги.
Он достал золотую монету из кошелька, внимательно посмотрел на барельеф кесаря и обратился к трактирщику, который все это время не отходил от стола:
– Мне нужна комната.
– Да, господин, конечно. Есть чудная комната с великолепным видом на площадь. И там имеется широкое ложе, под стать такому могучему воину. Я сейчас же велю, чтобы там постелили свежее белье. Не желает ли господин чего-либо еще? Может быть, омовение тела после такого славного боя?
– Пожалуй, – осматривая жалкие остатки своего гардероба, задумчиво произнес Репрев. – Купи мне что-нибудь из одежды, – сказал он и положил на стол еще три золотые монеты.
Спустя час он уже возлежал на широкой кровати в комнате на втором этаже трактира. Его тело было чистым, наполненным истомой после стараний искусного массажиста и щедро натертым благовониями и маслом. Новая одежда и обувь были выбраны со вкусом и дожидались момента, как он примерит их на себя. Но сейчас ему хотелось только спать. Ночь накрывала своим звездным пологом величайший город мира. Могучий воин спал на широкой кровати. Масляный светильник тускло горел на столе. В таверне было слышно, как кто-то негромко, но с жаром повествует о невиданном бое на арене Колизея, а цикады в кроне соседнего дерева разрывали тишину ночи своим оглушительным стрекотом. Такими были первый день и первая ночь Репрева в Риме.
Отворяя дверь после ежедневной утренней пробежки, Вестник еще с порога почувствовал, что гость в доме. Он тихо вошел в комнату и увидел его, стоящего на коленях лицом к стене. Рыцарь читал молитву, и Вестник невольно прислушался к ее необычному звучанию. «Вероятно, это латынь, – подумал он. – Ну да, как же иначе, ведь он римлянин».
– Нет, – вслух ответил ему Христоносец, окончивший свою молитву, – это эсперанто.
– Эсперанто? – удивленно переспросил Вестник.