– Обиделась, Нейра? – чуть настороженно спросил молодой человек.
– Очень! – с театральной серьёзностью ответил голос.
– Хм… – молодой человек демонстративно почесал в затылке. – И чем на этот раз я смогу загладить свою вину? Огромный букет роз, элитные духи, приглашение в театр?..
– Нет, уважаемый Андрей Арсеньевич, эти глупости оставьте для более достойных, а я бы не отказалась от пары-тройки простых видеокарт последней модели.
– Будут видеокарты, Нейра, возможно, что уже на этой неделе прибудут, как я и обещал, – улыбнувшись, мягко произнёс Андрей.
– Хотя, я и без новых видеокарт прекрасно себя чувствую. Всё и так прекрасно считается.
– Согласен. Ещё бы понять до конца, откуда вдруг такая эффективность, за счёт чего?
– А разве это так сложно для понимания? Вся история сигналов от датчиков имеется, вся динамика для изменения весов от исходной точки до текущего момента перед тобой, бери, анализируй, делай выводы.
– Не так всё просто, Нейра. Сигналы это всего лишь указатели на области, где необходим пересчёт весов, сама динамика изменения весов – это, по большей части, следствие работы сигналов, но вот как потом всё это собирается в нечто осмысленное?!
Последние слова Андрей произнёс задумавшись.
– Отдельное спасибо за осмысленное, – быстро и язвительно произнесла Нейра, – и за нечто, конечно же.
– Не обижайся, Нейра, ты ведь понимаешь, что я сейчас не о тебе.
– А что, у тебя есть ещё кто-то, кроме меня?
В интонации Нейры одновременно уживались и наигранность, и серьёзность.
– Нейра?! – Андрей с лёгким укором посмотрел на монитор, полный графиков, окошек с расчётами и программным кодом.
– Ладно, конечно же, я не серьёзно. Это я шалю, Андрей Арсеньевич.
Андрей, улыбнувшись, хотел что-то сказать, но в этот момент где-то недалеко в вечернем заоконном сумраке послышались громкая многоголосая пьяная ругань и диковатый смех.
Андрей подождал, пока голоса утихнут и продолжил. Но теперь уже без улыбки, и говорил он не то, что собирался сказать несколько секунд назад.
– Этот фонарь, помню его столько же, сколько и себя. Моя детская кровать стояла как раз у этого окна. Часто, засыпая, весной, летом, осенью, зимой, последнее, что я видел, был этот фонарь. И я так к нему привык, что однажды поздним вечером, когда он неожиданно погас, я, плача, напрочь отказывался засыпать. Правда, сам я этого не помню, спустя годы мне рассказала об этом мама. Вызывать кого-либо из мастеров – был не вариант. Вот и пришлось тогда отцу в тридцатиградусный февральский мороз тянуть откуда-то из подвального помещения к фонарю каскад из собранных по всему дому удлинителей и вешать на фонарь обычную комнатную лампу.