Я встал, сделал несколько шагов вдоль моста и вспомнил сон, который преследовал меня ночью: я бежал по длинному коридору, где лампочки мигали, за мной поднимались тени, кричали голоса, умоляли о пощаде, а я не останавливался. Стены коридора скрипели, с потолка сыпалась штукатурка. Я нёс на спине ребёнка, но не понимал, живой ли он. Кто-то звал меня по имени, и я понимал, что это приказ, значит, мне нужно двигаться вперёд. Потом всё окрасилось в белёсую пыль, я проснулся и увидел перед собой лица тех, кто ещё не исчез. Я не чувствовал сострадания к себе, не чувствовал сострадания к ним, всё притуплялось.
Мэри позвала меня назад, сказала, что нам надо идти, потому что нельзя задерживаться здесь. Я посмотрел в сторону, где дорога выползала из-под моста и уходила к горизонту, среди исписанных руин и ржавых машин. Мы снова тронулись. Сердце моё сжалось от ощущения, что чьё-то тело прилипло к моему боку, я слышал стук не одного сердца, а многих, они звучали в унисон, как единое живое существо. Я боялся посмотреть вниз, понимая, что могут увидеть глаза, не готовые к правде.
Спустя несколько часов пути мы наткнулись на рассыпанный груз из военного грузовика: деревянные ящики, покрытые пятнами, с выгравированными номерами, остатки хлипкой поломанной техники, чьи провода торчали наружу, как внутренности. Я открыл пару ящиков, не надеясь найти что-то полезное. Там лежали пустые обоймы, куски промасленной ткани. Лиза сделала шаг и вскрикнула, её нога застряла в проломе асфальта. Я потянул её за руку, вынул её ступню из провала. Её ботинок остался там, а сама нога выглядела нечеловечески, я увидел темноватую поверхность, пересечённую узорами, которые напоминали соединённые ветви. Я посмотрел на Мэри, она отвела взгляд, прокашлялась и лишь сказала, что надо идти дальше.
Дальше дорога тянулась через поле, заросшее колючками. Мы пробирались сквозь сорняки, хлеставшие по ногам. Я почувствовал боль, но внутри сердце разрывалось от другого – воспоминание, что когда-то здесь были цветы, в старой жизни. Я видел кадры, как мы, военные, шагали по полю, затоптанному гусеницами бронетехники. Я тащил на себе раненого, под ногами липла кровь, повсюду слышались стоны. Я повторял про себя, что нужно выжить, нужно выполнять приказы, ведь иначе не защитить семью. Сейчас я понимал, что мы всё равно не уберегли никого. Всё смешалось в войне, где границы добра и зла стерлись. Глаза мои видели только приказы, а душа молчала.