Кажется, я начинал догадываться, что происходит. Наверное, дети из соседнего подъезда решили позабавиться. В другой раз я, может, даже оценил бы их креативность, но сегодня мне было не до шуток.
Я решил проучить мелких хулиганов. Медленно и совершенно бесшумно повернул ключ в замке, как агент секретной службы на пенсии, и занял наблюдательную позицию.
Только мелькнула тень на краю моего обзора, как я резко распахнул дверь.
– Уши надеру! – заорал я, вложив в крик всё накопившееся раздражение.
На лестничной клетке раздался визг. Соседка Нина Архи-Павна, нагруженная авоськами и собственной обидой на весь мир, подпрыгнула, как будто я только что объявил ей войну.
– Ты что орёшь, как ненормальный?! – закричала она, хватаясь за сердце.
– Ой… Простите, Нина Архи-Павна, – попытался выкрутиться я, но было поздно.
– Вот наглое поколение! Сначала пугают до смерти, а потом извиняются! Ты хоть знаешь, что у меня давление?!
– Знаю… – пробормотал я, чувствуя себя школьником, которого застукали за кражей печенья из шкафа.
– Если ещё раз такое повторится, я твоей матери всё расскажу! – пригрозила она и, гордо развернувшись, ушла в свою квартиру.
Я закрыл дверь, облокотился на неё и выдохнул.
– Ну и что это было? – спросил я у пустоты.
Снова стук в дверь. На этот раз он был ленивым, как будто стучали не по-настоящему, а просто для приличия. Мне даже смотреть в сторону двери уже не хотелось, но я взял себя в руки.
На пороге снова стояла Нина Архи-Павна. На этот раз её авоськи были заменены на строгую складку губ, а в руках она держала белый конверт.
– Вот, обронил, – сказала она с упрёком, словно я не только обронил конверт, но и душу свою где-то потерял.
Я виновато поблагодарил её, принял конверт и закрыл дверь.
Конверт был необычный. Совершенно белый, без единого пятнышка, но наощупь странный – будто сделан из какой-то непривычной смеси бумаги и чего-то слишком гладкого. На нём не было ничего, кроме трёх букв: М.С.Б.
Я перевернул его пару раз в руках, прислушался – не шуршит ли там что-то подозрительное, вроде жучков или часов, отсчитывающих последние секунды моей спокойной жизни. Внутри ничего не шуршало.
– Ну и что ты такое? – спросил я у конверта, словно ожидал, что он мне ответит.
Конверт, само собой, промолчал.
Я осторожно надорвал край. Вместо привычного шуршания бумаги раздался странный звук – будто кто-то только что сыграл аккорд на невидимой гитаре.