Я кивнул.
– Ведь уже рассказывал. Не появись мы с Обрадом вовремя – околел бы ты. Мы тебя сразу в дом и растирать. Только потом ты нормально задышал. Во как замерз!
– Я думал, что околел, в смысле умер. Не понял, что от холода. И давно здесь зима?
– Так уж седьмой месяц, как и везде. Слушай, Санко, а ты головой часом не ударялся?
– Вроде нет, – вздохнул я и задумался.
Хоть я и не помнил, каким образом оказался в окрестностях Багульника, но зима превзошла все мои ожидания. И долго она длится?
– Месяцев девять, иногда и десять, – ответил Ефимко на озвученный мной вопрос.
– А тебе не холодно что ли?
– Ясное дело – холодно. Так ведь в тулупе я! Без него враз околеешь.
– А где он? Твой тулуп?
– В сенях стоит. Снегу на нем страсть – в дом принесешь только сырость разводить. Я потом голиком1 его, а уж после занесу. Чтобы грелся.
Честно говоря, я ничего не понял, но Ефимко не обратил на это внимания. Побрякав рукомойником, он принялся греметь плошками, а затем с помощью странной рогатины вынул из печи горшок.
– Давай за стол. Похлебка уварилась – сейчас поедим.
Он почерпнул из чугуна видавшим виды половником и наполнил две миски бурой массой, от которой валил пар. Но пахло вкусно, хотя есть страшновато. Но, поскольку в памяти никаких аналогов пищи не было, я решил, что так и нужно. Осторожно зачерпнув ложкой, я попробовал и понял, что это очень даже ничего и принялся хлебать. Ефимко ел и улыбался, глядя на меня. Закончив, он вытер бороду и спросил:
– Ну как?
– Хорошо!
– Я крупы пошибче положил, да коры молодой для запаху. Доедай, да будем чай пить.
Это слово показалось мне знакомым. Прихлебывая пахучий обжигающий напиток, я почувствовал себя так хорошо, что даже зима за окном представлялась не такой страшной. Ефимко разговорился – видимо и ему передалось моё настроение.
– Завсегда так: поешь, чайку попьешь и душа оттает. Скоро ты окрепнешь окончательно, и мы пойдем за светлую топь в бревенник. Там дрова хороши. Сейчас мы ходим в чащобник к гнилой топи, но там только сухостой ломать.
Я снова ничего не понял, но кивнул, соглашаясь. Уже позже я узнал, что чащобником называли непроходимый лес, а бревенником – лес обычный, в котором можно ходить, не опасаясь ветками проткнуть глаза.
– А ещё силки поставим, да старые проверим, – продолжал Ефимко, – вдруг повезет. Тогда будет у нас пир горой.