Кроме того, из-за моей смуглости и сильного летнего загара, да ещё большой шустрости прилепили мне уличное прозвище Вася-бесёнок. Когда я уже стал школьником, меня частенько и в глаза, и за спиной продолжали дразнить бесом. Особенно до ярости доводило, когда назло мне читали стихи Пушкина:
«Бедный бес
Под кобылу подлез,
Понатужился,
Понапружился…»
По отцовской линии у нас имелась многочисленная родня. Мой отец в семье был младший. Самый старший – дядя Николай с женой Еленой Никитичной, у которых в живых были дети: Мария с 1925 года, Анна с 1928, Валентина с 1934 и Александр с 1936 года. Мне помнится ещё их сын, тоже Вася, который, по рассказам старших, был не только мой тёзка, но и родились мы с ним в один день, он утром, а я в обед, и роженицам якобы приготовили баню сразу на двоих. Но мой кузен-тёзка, к сожалению, умер на четвёртом году жизни. Дальше по старшинству была тётя Степанида с сыном Николаем с 1929 года. А вот тётю Марфу я первый раз увидел, когда уже учился в шестом классе, после её приезда с мужем Михаилом Федотовичем Ситниковым в отпуск из Самарканда. Они вручили мне незабываемый гостинец: в маленьком мешочке было килограмма два очень вкусного кишмиша. Тётя была в Комаровке первый раз замужем за Александром Крутовым, который в конце 20-годов, работая мельником на ветряной мельнице, простудился и в молодом возрасте умер. У них были две дочери, старшая – Матрёна с 1926 года и младшая – Валентина с 1928 года. После смерти мужа в голодные 1931—1933 годы тётя с дочерьми уехала в Среднию Азию и там второй раз вышла замуж за Ситникова, и от него родила Аллу, мою ровесницу. Если у меня хватит времени и терпения, то я позже напишу наше генеалогическое древо с указанием моих многочисленных племянников.
Запомнился один приятный случай, когда кто-то из сельских парней по весне подарил мне целый выводок из 5 или 6 диких гусят. Я с большой любовью за ними ухаживал, поил водой из своего рта, нарывал самую нежную травку из спорыша, в народе называемой травой-муравой, дед мне ещё выделил из домашних запасов семян гороха, которые надо было замачивать и затем разминать. Целыми днями я занимался только гусятами, и они настолько ко мне привыкли, что постоянно гуськом ходили за мной. Если я ложился на траву, то залезали ко мне на живот и кучкой укладывались на нём. Позже мне приходилось водить их поплавать в ближайшее болото, но по первому моему зову «гуль-гуль» они выплывали и бежали ко мне. Когда они подросли, то сильно стали отличаться от домашних гусят своими непривычно длинными ногами. Надо признать, что мне лестно было слышать, как соседи называли их «Васькины гусята».