– Убирайтесь отсюда вон! И не смейте прикасаться ко мне больше никогда, слышите?
Старик даже не вздрогнул, он внимательно и печально смотрел на Боята, потом осмотрелся вокруг, разглядывая комнату, затем вновь обернулся на парня.
– Убирайтесь вон! – процедил Боят и снова взвыл от боли, насквозь распоровшей его измученное тело.
Старик Емек молча вышел, а Боят стал судорожно думать, как избавиться от него. До субботы надо было ждать неделю, связи с сестрой у него не было, потому что телефон Минара забрала, а выгнать старика Боят не мог, ведь Минара уже оплатила ему какую-то сумму. Выгнать – значит, потерять деньги Минары. Боят со стоном ухватился за края простыни, свисавшей из-под него и снова взвыл. Пальцы его побелели, а на лбу проступила испарина. Боят и раньше слышал о случаях с жестокими сиделками, но никак не ожидал, что с ним случится такое же. Старик тем временем, повозившись на кухне, внёс разнос с дымящимися тарелками и сладким травяным чаем, молча поставил его перед Боятом и вышел, проявляя полное безразличие к стонам хозяина дома.
Тогда Боят, не скрывая своего презрения к работнику, с силой ударил по разносу, скинув его с постели и грохот упавшей и разбившейся о пол посуды оглушил даже его самого. Старик вошёл в комнату и безразлично посмотрел на испачканные едой половицы и разбитую посуду. Потом он, будто вспомнив о чём-то, находясь где-то в своих мыслях, вышел из комнаты. Боят дрожал всем телом не то от боли, не то от ярости, сковавшей его беспомощное тело и бессмысленно смотрел в потолок. Хлопнула входная дверь и Боят взглянул в зеркало в надежде, что старик убежал. Но в пороге по-прежнему стоял его старый грязный рюкзак, а на столе так и оставались лежать бумажные кульки. И тут Боят увидел, что некоторые из них были развёрнуты, словно из них что-то уже доставали. «Как мне его извести?» – подумал Боят, наблюдая, как дед, вернувшись с улицы, внёс охапку дров и ведро черного комкового угля. Боят, не желая видеть старика, отвернулся к стене и стал мысленно перебирать в своей голове всё, что не любят старики. Но, что бы ему не приходило в голову, было невозможно реализовать, ведь Боят не мог самостоятельно двигаться, разве что вертеть головой и руками. И он злобно застонал, подобно вою дикого зверя, обречённого погибнуть лишь потому, что он полностью обездвижен. В комнату очень быстро вошёл старик и, откинув одеяло с парня, воткнул в ногу Боята шприц. «Обезболивающее!» – мелькнуло в голове Боята. Должно быть, Минара снабдила старика лекарствами и тот всё ж таки нашёлся и понял, как помочь хозяину. Эти мысли слегка успокоили парня, однако через минуту-полторы он медленно поплыл и его сознание вынесло его к быстротечной реке, протекавшей вдоль поселковой полосы. В ней каждое лето плескалась с утра до ночи ребятня, стирали женщины и рыбачили мужики. На этой реке своё детство провели и Минара с Боятом. Он снова мальчишка лет десяти плыл на камерном баллоне, надутом воздухом до отказа. Боят неожиданно ясно вспомнил этот день из детства, когда с ним приключилось простое злоключение, которое другим бы показалось пустяковым. И всё же, случай на реке оставил свой след в душе ранимого мальчика, потому что тогда он впервые испытал страх и стыд, который в последующие годы преследовал парня неотступно. За год до того дня его родители умерли, попав в аварию и сестра Боята стала ему матерью. Минаре тогда было двадцать три года и она встречалась со своим будущим мужем. В тот день они втроём пошли на реку и баллон Боята, упершись в упавшую в воду ветку гледичии, которую в народе чаще называют глядючкой, лопнул и стал стремительно спускаться. Толстые колючие шипы проткнули баллон и мальчик, боясь утонуть, истошно кричал на всю реку: