Он включил диктофон. Голос звучал ровнее, чем в первый раз:
«Начало вскрытия в 08:47. Внешние признаки: отёк лёгких, мацерация кожи…»
Крыло. Оно оказалось не татуировкой, а шрамом – грубым, будто выжженным кислотой. Контуры пера угадывались только при определённом угле света. Элиот провёл пальцем по рубцу. Кожа под перчаткой дрогнула, как тогда, у первого трупа.
*Нервы. Только нервы.*
Он взял скальпель. В этот момент погас свет. Темнота длилась секунду, не больше, но когда лампы моргнули вновь, взгляд Элиота упал на зеркало над раковиной. В нём отражалась спина женщины – и на ней, чётко, как чернильный оттиск, *два крыла*.
Сердце ёкнуло. Он обернулся. Тело лежало неподвижно, шрам – одинокий и уродливый.
«…Продолжаю в 09:12. Взятие образцов ткани…»
Он работал быстрее, чем следовало. Вырезал лёгкие, фиксировал вес, записывал цифры. Но когда открыл желудок, внутри что-то блеснуло. Пинцетом вытащил крошечный ключ. Ржавый, с гравировкой в виде буквы «Э».
*Моя бука. Элиот.*
Диктофон захрипел, будто подавился помехами. Элиот выключил его. В тишине зазвучало тиканье. Сначала тихое, потом громче. Он полез в карман – часы мертвеца молчали. Тиканье шло из шкафа с инструментами.
На полке, между банками с фиксатором, лежали наручные часы. Стрелки – 3:15.