Обратим внимание, что Ксенофонт говорит не «про Сократа», а «стояло имя Сократа» – от Сократа, похоже, там одно лишь имя. Также переводчик добавил в скобках собственное пояснение «не то» – непонятно на каком основании. Если не обращать внимание на это «не то», то Ксенофонт, получается, утверждает, что не слыхал о Сократе того, что пишет Платон. При этом Платон провёл с Сократом лишь последние семь-восемь лет его жизни, а Ксенофонт – более двадцати лет. То есть Ксенофонт знал Сократа куда намного лучше, однако он ничего не слышал о той его беседе, которую описывает Платон. Если же мы сохраняем «не то», тогда становится не совсем понятен смысл этого предложения, хотя всё равно проглядывается недоверие к написанному Платоном. Ксенофонт называет его поэтом, имея в виду, скорее, что Платон рисует художественную картину, а не документальную. Придумывать о Сократе разного рода сказки – этот путь Ксенофонт отвергает, нужно описывать его таким, каким он был на самом деле, а не пускаться в выдумки.
Изображённый Платоном Сократ имеет и психологическое отличие от настоящего. Реальный Сократ был большим любителем поговорить и разговоры затевал везде и всюду, он мог болтать часами напропалую. Это явно был экстенсивист, притом ярко выраженный. У экстенсивистов эмоциональная энергия не копится внутри, а быстро выносится наружу, подталкивая этим и возникшие мысли. Тем самым им свойственно делиться своими мыслями сразу, как только они возникли, пообсуждать то, что пришло в голову, с другими. К таковым принадлежал и Сократ. А вот их противоположности – интенсивистам – свойственно погружаться глубоко в размышления и выносить на суд других только проверенные положения. В результате их изречения становятся глубоки, а не поверхностны, логических ошибок в их рассуждениях меньше. Они могут с интересом вести беседы, но лишь изредка, при этом к длинной беседе им нужно долго готовиться, после чего возникает естественная потребность в уединении – для восстановления потраченной энергии. После разговоров они склонны эти беседы бесконечно анализировать, выискивая в них и собственные ошибки, и ошибки собеседника; устранение этих ошибок позволяет к следующей подобной беседе подойти более качественно. Сам Платон как раз и был интенсивистом, и всё то, что вкладывается в уста Сократа, очень тщательно отполировывал. Но у него одновременно Сократ изображается неустанным любителем поговорить. Тем самым экстенсивисту Сократу стала свойственна большая глубина изречений, каковой любитель поболтать никогда не обладает. В его образе одновременно сочетаются черты экстенсивиста и интенсивиста, но такого в реальности быть не может, ибо одно другое подавляет. Впрочем, смесью экстенсивиста и интенсивиста Сократ предстаёт у Платона не всегда. Порой он таков, каким был на самом деле – экстенсивистом, со свойственным ему развёртыванием речи вширь, а не вглубь. Скажем, в «Апологии», в первой книге «Государства», в «Евтифроне» особой примеси интенсивизма у Сократа не наблюдается. Надо полагать, что Платон в образе Сократа зачастую изображал смесь самого себя с Сократом настоящим. Но где-то в его диалогах говорит и подлинный Сократ. И как отделить их друг от друга?..