До того, как город окончательно закрылся, Лена каждое утро ездила в офис издательства в центре Москвы. Она вставала в шесть, натягивала джинсы и тёплый свитер, хватала рюкзак с альбомами и садилась в полупустой вагон метро, где гул поезда заглушал её мысли. В офисе, пропахшем бумагой и чернилами, она сидела в углу, рисуя раскадровки, пока коллеги обсуждали дедлайны и спорили о шрифтах. Её работа была незаметной, почти механической, но эти поездки давали ей иллюзию движения, связи с миром, который ещё не остановился. Но с каждым днём новости становились мрачнее, маски на лицах – привычнее, а офис пустел, пока однажды её не вызвал начальник и, глядя в сторону, не сказал: «Работай из дома, Лена. Пока всё не уляжется». Она кивнула, собрала свои вещи и вышла в холодный мартовский вечер, не зная, что её мир скоро сожмётся до размеров квартиры, где стены, казалось, сужались с каждым днём.
Однажды, ещё до карантина, возвращаясь домой после очередной поездки в офис, Лена прошла мимо мужчины в подъезде дома №17. Она спешила, уставшая после долгого дня, её рюкзак оттягивал плечо, а в голове крутились мысли о незаконченной странице комикса. Он стоял у почтовых ящиков, перебирая листовки, его тёмное пальто было влажным от мелкого дождя, а на лице – маска, сдвинутая на подбородок. Она мельком заметила его – высокий, с усталыми плечами, – но не подняла глаз, не замедлила шаг, погружённая в свои заботы. Он тоже не обратил на неё внимания, его мысли были где-то далеко, возможно, в больничной палате или в очередном ночном дежурстве. Их пути пересеклись на миг, два незнакомца в сером подъезде, и ни один не почувствовал, что этот момент – первый узел в ткани их будущей истории.
Никита, тот самый мужчина, жил за стеной её квартиры, но Лена об этом не знала. Его мир был другим, пропитанным запахом антисептика и звоном сирен скорой помощи. Ему было тридцать шесть, и его работа врача в эти дни стала испытанием, что высасывало силы, как холодный ветер – тепло из костей. Пандемия сделала его жизнь ещё более замкнутой: дежурства, короткий сон, возвращение в пустую квартиру, где единственными спутниками были стетоскоп на столе, блокнот с записями и зашторенное окно, скрывавшее город, который он знал слишком хорошо. Он возвращался домой, когда Москва ещё спала, снимал маску, оставлявшую красные следы на лице, и засыпал под бормотание телевизора, что твердил о новых ограничениях. Его комната, почти пустая, с одинокой кроватью и стопкой медицинских журналов, была временным пристанищем, где он пытался не думать о том, что ждёт его за дверью.