Скрипучая крышка большого продолговатого чёрного ящика отворилась, и он сделал шаг вперёд. Ящик стоял вертикально, поэтому крышка была, скорее, дверью. Дверью в его колыбель, в которой ещё минуту назад он, так уютно устроившись, спал. Или не-существовал?
Он бросил полный сожаления взгляд на своё недавнее укрытие, а затем, невольно прищурившись, огляделся.
К нему понемногу возвращалось ощущение времени.
Помещение мало изменилось за прошедшие… (два? Три? Пожалуй, больше…) века. Всё те же обомшелые каменные стены, сходящиеся вверху в стрельчатые своды. Всё те же гроздья паутины везде, как пушистые боа на утончённых плечах подпружных арок. Сквозь полуразрушенную розетту, давным-давно лишившуюся всех своих цветных стёкол, сквозь дыры обвалившегося кое-где потолка, сквозь частично заложенные кирпичом узкие оконные проёмы с остатками решетчатых переплётов, – отовсюду в разорённый временем готический зал проникали тонкие косые лучи солнца и древесные ветви. Судя по листьям на них, осень только начиналась, но в углах под стенами, да и по всему выщербленному плиточному полу то там, то здесь были разбросаны кучи ещё прошлогодней, не успевшей догнить, листвы.
В ближайшей из них он заметил живое шевеление. Крупная самка крысы деловито копошилась в листьях, вынюхивая среди них жирных личинок, или хотя бы что-нибудь менее вкусное, но съедобное. Она не встревожилась даже тогда, когда он взял её в руки и, нежно погладив, заглянул ей в глаза.
«Бытие есть жертва, и меньшим следует жертвовать ради большего», – прошептал он: то ли крысе, то ли себе самому. Под его пристальным взглядом крыса умиротворённо свернулась мягким тёплым клубком, и спустя минуту уже крепко спала в его ладонях.
Он частично утолил Голод. Обескровленное тельце положил на кучу листвы. Оно ещё послужит другим хищникам. Более мелким, чем он.
Нормальное зрение постепенно вернулось к нему.
Теперь он мог видеть тёплые красновато-оранжевые силуэты косуль, которые паслись на берегу. Почти бесцветную, намеченную лёгким серым пунктиром, реку. Она протекала вдали за соснами, казавшимися отсюда, сквозь стены, стеклянными колоннами. Через потолок просматривались такие же тёплые и живые точки: одни из них были неподвижны, вторые плавно перемещались в вышине. Их было много: птицы ещё не улетели на юг. Но они были слишком малы и не могли утолить Голод. В отличие от косуль.