Он умел быть властным и снисходительным, даже когда просил об одолжении.
Я колебалась, но едва ли.
– Конечно, – сказала я.
– Дай мне слово, – ответил он.
Я посмотрела на него, такого хрупкого, слабого и маленького на этой большой кровати, и сглотнула, когда мне захотелось сказать гораздо больше.
– Я буду говорить только хорошее, обещаю.
Он улыбнулся и похлопал по пустому месту на кровати рядом с собой. Он уснул еще до того, как я легла в кровать, но я еще долго лежала без сна, думая о своем обещании. Чем оно было, так оно и чувствовалось: тяжким грузом, который мне предстояло нести до скончания времен.
Шесть месяцев спустя Хеф подцепил какую-то незначительную болячку. Поначалу казалось, что это излечимо: врачам нужно было только подобрать правильный антибиотик для лечения именно этого штамма бактерий, и все было бы в порядке. Конечно, ему было уже за девяносто, но он пережил и не такое. Он пережил рак. Но в данном случае речь шла о кишечной палочке – агрессивной ее форме. Когда врачи заговорили о том, что он вряд ли выживет, я была в растерянности и в бешенстве. Я отчаянно хотела покинуть этот особняк, закончить этот брак, но не таким образом. Смерть, будь то смерть людей или домашних животных, всегда выбивала меня из колеи. Когда смерть уже на пороге, я вдруг становлюсь ребенком – дрожащим от страха, в панике пытающимся не впустить ее в дом. Я начала обзванивать знакомых врачей в Лос-Анджелесе, у которых могли быть в наличии другие антибиотики. Я знала, что, найди я тогда нужный антибиотик, Хеф бы выжил.
Но я не нашла.
После его смерти пресса требовала от меня заявлений. Мой телефон разрывался от звонков. Гора букетов у входных ворот росла как на дрожжах. Чтобы люди могли входить и выходить, персонал время от времени спускался вниз и убирал груды смятого целлофана и увядших цветов. Были открытки и письма, в которых говорилось о том, как много он значил для людей. Хеф был бы рад этим душевным излияниям; он бы сфотографировал каждую записку и завел бы еще один альбом, в котором хранил бы весь этот подхалимаж. У него были тысячи альбомов, рассортированных по темам, событиям и временам, которые он хотел запомнить.
Первые несколько недель я провела взаперти. Я не выходила из дома. Я не знала, что делать, куда идти. Более того, я не понимала, что вообще я из себя представляю за воротами особняка «Плейбой».