Пришёл в себя Несмеян от того, что кто-то тяжёлый, воняющий потом и чесноком, упал сверху, и горло сжало, словно стальными тисками.
Напрягая последние силы, старик попытался приподнять насевшего варяга. Где там! Такого здорового он и в молодости, когда был не в пример сильнее и ловчее, не смог бы скинуть, а сейчас и подавно. В глазах потемнело, сосны заволокла сизая дымка. Титаническим усилием воли, вдруг вспомнив детский не совсем честный приём, применяемый очень редко, только, когда враг сильней и побеждает, а на кону не просто победа в кулачном бою, а жизнь, он подтянул колено между ног варяга. И сразу понял, что попал. Руки врага ослабли, задохнувшись, он начал валиться на бок. Сорвав ещё пытающиеся цепляться пальцы с шеи, извернувшись, Несмеян скинул воина с себя. Тот медленно сворачивался калачом, перекосив рот и выпучив глаза. Рука нащупала выпавший нож и, кое-как упёршись рукой в камни, другой воткнул его в туго лопнувшее горло врага. Там булькнуло и, варяг, вытянувшись на буграх, ухватился ладонью за рану. Ноги заскребли по тропинке. Кровь залила лишайники, растеклась в узловатых сплетениях корней. Варяг был мёртв, только его мозг ещё не знал об этом.
Дождавшись, пока тело перестанет дёргаться, дед, покряхтывая, поднялся. Саднила придавленная шея, стучало, как загнанное, слабое сердце, кашлялось и плыли бледные полосы по сосновым и еловым стволам. Придерживаясь за камень, Несмеян сполз вниз. Грызли комары, но он долго не обращал на них внимания. Наконец, губы его скривились, ладонь растёрла защемившую грудь. Два тела неподвижно скорчились на залитой кровью тропинке. Зашумел лес, и в его звуках уже не ощущалось опасности. Снова застучал дятел над головой. Старик приподнял голову. Прищурившись, углядел нарядную птицу на сосне. «Благодарю тебя, Тарх Перунович».
И почти сразу отлегло.
Устало оттолкнувшись спиной от валуна, старик поднялся. Качнувшись, шагнул. Выдохнув, склонился над первым врагом. Молодой, только-только жидкая бородка отросла. Башмаки остроносые кожаные, с двойной подошвой – точно, горожанин. Простая посконная[7] рубаха, небогатый, скорее всего из прислуги. На груди в распахнувшийся вырез рубахи вывалился крест с новым богом, распятым. «Как же можно носить на теле образ страдающего человека? Он же из тебя силу пьёт через свое мучение. Вот и выпил. А если бы они голову вашему Богу отрубили? Пенёк с топором носили бы, что ли? – он тяжело вздохнул. – Нет, никогда не видел, как и второго – здорового, матёрого варяга в мягких узорчатых сапогах с перевязью. На боку короткий меч, хорошо, что не успел достать. Под дорогой рубахой, вышитой золотой нитью, кольчужка – иди он позади, а не тот из прислуги, ножом бы ничего не сделал. Повезло. Воин. Из дружины князя, похоже. На шее только ладанка. Не идейный, значит. Так, деньгу заработать приехал в наши края. Варяг – он и есть варяг, без роду и племени. Где платят, там и родина. Оба не наши. Пришлые. Ну, видать, тудымо-сюдымо, так на вашем роду написано».