Волосатый, готовивший следующий удар, от непостижимости смеха, замер. И вопросительно оглянулся на десятника. Кто-то подошёл поближе, край рубахи русича задрался. Хазары внимательно осмотрели бок парня. Рана как рана: набирающая по острым краям синеву красная вмятина, явно сломанные рёбра – два или три. Почему же он смеётся? Сошёл с ума? Не похоже. Серые глаза чисты, без мути. Взгляд твёрдый, ни грамма страха. Какой-то не такой пленник. В лёгком замешательстве приблизился десятник. Запустил ладони за пояс, широко расставил ноги напротив. Чуть склонив голову, внимательно всмотрелся в лицо русича. Воинко устало опустил голову. Ему были отвратительны их ощупывающие скользкие, как шкура лягушки, взгляды. Губы еле слышно прошептали: «Белбог, отомсти за меня». Десятник, увидевший движение губ и не разобравший ни слова, принял за слабость: «Просит пожалеть». Кивнув волосатому, отошёл на два шага, чтобы не забрызгало кровью.
А в следующий момент произошло непонятное. Замахнувшийся хазарин бросил за спину дикий взгляд. Медленно прогибаясь назад и оседая, закинул руку за плечо, пытаясь ухватить торчащее из-под лопатки оперённое древко. Но глаза закатывались, рука слабела, он неловко осел, и уже мёртвое тело рухнуло на утоптанную землю. Всё длилось какие-то мгновения.
Просвистело ещё несколько стрел. Никто из хазар, принявших их острия грудью, не успел осознать произошедшее. Преодолевая боль, Воинко повернулся. Через частокол вооружённые блестящими короткими клинками, прыгали сосредоточенные русичи из передового отряда. Креслав, невысокий расторопный крепыш, бежал к раненому. Рядом десятник повалился на колени, умоляюще задрав руки. Но уже заносился над ним нож. А ещё Воинко увидел: в стороне, немного выше забора, завис над землёй высокий старик с длинным посохом в руке. Он был сед, аккуратная борода клином развевалась ветерком, грозный взгляд из-под нахмуренных бровей показался знакомым. Их глаза встретились. Воинко на миг поблазнилось: старик ободряюще улыбнулся. Ему улыбнулся. Или не поблазнилось.
– Благодарю тебя, Белбог, – Рысь поморщился: волна нестерпимой боли накатывала в боку и в плече. Но стон сдержал. Он из рода русичей, ему нельзя показывать слабость. И потерял сознание.
Слова. Снова распадались на звуки слова. Словно из тумана вырастали фразы, огромные, тяжёлые, сдавливающие грудь и почему-то лицо. Рядом кто-то говорил. Ему хотелось, чтобы он замолчал. Так больно! Воинко с трудом разлепил веки. Над ним в комнатном сумраке нависала густая борода, бугры мясистых губ, окаймлённые белыми завитушками, ходили ходуном.