Наконец и до нас дошла очередь. На поле запахло печёной картошкой. Чудеснее этого запаха ничего не помню. Праздник продолжался недолго.
Стали ждать следующую осень.
А я по-прежнему мечтала, чтобы мои сны сбылись: бабушка выставила из печи чугунок картошки и сказала: «Ешь, Нина, досыта…»
Сейчас я сама выращиваю картошку. Вначале отбираю на семена клубни от самых лучших кустов, большие и красивые по форме. Городские друзья восхищаются: «Очень вкусный картофель!»
Зелёные кусты – это из моего детства. Плодов много, но они такие мелкие, как горох. Пробую считать: всегда больше пятидесяти. Что за сорт, не знаю, стараюсь, чтобы не попал в семенные.
А ещё хотелось мне тогда, в далёком детстве, чтобы выросла луковка, маленькая луковка, какую бабушка Ираида дала зимой в день моих именин. Затопили бы маленькую печку, я бы села и стала ждать, когда будет много золы. Потом бы я положила её в самое глубокое место, прикрыла золой. Я очень хочу вдохнуть тот чудесный запах, когда она печётся, потом очистить, угостить бабушку Ираиду, оставить маме, а себе взять совсем немного, чтобы вспоминать ту, которая сгорела тогда. Мне до сих пор страшно вспоминать тот зимний день. А сейчас я на все крючки закрою ворота, двери, чтобы никто не пришёл, не принёс нестерпимый запах в нашу маленькую избу…
Мама молча слушала, не вступала ни в какие разговоры. Она ждала своего Шуру.
А когда придёт её Шура? Я знала: это мой папа. Но я его ни разу не видела. Правда, мама часто вспоминала: «Взял тебя, десятимесячного ребёнка, подкинул высоко, поцеловал: “Приеду, уже будешь ходить”».
Он уезжал в Кущубу на сборы… О войне сразу не говорили. Боялись паники.
Потом были письма из Пскова, спрашивал, стала ли ходить, как улыбается, и давал советы: «Корми Нину кашей».
Писем было немного, но мама читала их постоянно, плакала. Старшая сестра, опасаясь за её здоровье, посоветовала… сжечь. До сих пор помню пылающий огонь в русской печи и маленькие треугольнички, которые сразу были объяты жарким пламенем. И, конечно, не верю в примету: сожжёшь – и печаль пройдёт.
Печаль не прошла. Мама всю жизнь ждала мужа, она прожила девяносто три года. Её утро начиналось молитвой: «Если, Шура, ты жив… А если тебя нет на этой земле…» Она сразу в конце июня 1941 года сердцем почувствовала неладное. В июле, когда собралась бригада на колхозный праздник, когда получили подарок – четвертинку водки, когда поставили на стол натолчённый зелёный лук, полив его чайной ложкой масла, все услышали её голос: