– Иди, Бестужев, я себе компанию нашел. Более храбрую и благодарную.
Заслуженно. Саша флегматично опустил углы губ, кривясь в откровенной досаде. Передернул плечами, будто это могло сбросить с них тревогу за обитателей дома. В конце концов, скотина пасется за двором, в миске у собаки киснет недоеденная гречневая каша – не могли они исчезнуть. Должно быть, старость взяла свое, и их разморило сном после работы.
Льняная тряпка на пороге затерлась до дыр, покрылась толстым слоем потрескавшейся грязи. Нахмурившись, Саша перешагнул ее и вошел в дом.
Пыльные окна в разводах, нестираные занавески и куча золы у печи. За столом сидел дед, утыкаясь лицом в ладони, раскачивался, бормотал что-то горько, обиженно. Так причитает маленький ребенок, в игрушке которого выскакивает пружина. Весь мир рушится, а он ничего с этим не может поделать.
– Беляс, что случилось? – Подойдя ближе, Бестужев тронул старика за плечо, и тот поднял лицо.
Это был не тот богатырь, который встречал ребят по весне два года назад. И не тот неунывающий старик, растирающий натруженную спину прошлым летом. На Сашу уставились пустые, выцветшие и поблекшие глаза с красными, воспаленными от напряжения и бессонных ночей веками. Худощавый, теперь он был по-настоящему хрупким и дряблым, не было крепких жил, широких уверенных рук. Пальцы мелко дрожали, когда он пристроил ладони на столе. Поправил пустую кружку, смахнул хлебные крошки. Будто пытался себя чем-то занять, куда-то деть.
– Неугомонного опять лихо принесло, вот же ж беда… – Блеклая улыбка растянула потрескавшиеся губы, дед тяжело поднялся. – Обокрали меня, Саша, обокрали.
– Украли что-то ценное? – Взгляд парня бегло прошелся по избе, быть может, разруха – дело рук грабителя, а старик так сильно проникся пропажей?
– Самое что ни на есть – мое сердце. Украла костлявая мою Марусеньку, пятый месяц, как часть души своей похоронил. – В уголках усталых глаз блеснули слезы, Беляс суетливо стер их дрожащей рукой, растер красные веки.
И тогда все встало на места – пазл сложился. И чахлый огородик, и разруха в доме. Пожилому мужчине не было дела ни до чего, он баюкал свое горе, неспособный смириться с утратой.
– Я б угостил тебя чем, да только, кроме каши, ничего в доме не сыщется… Представляешь, бросила меня одного век доживать, а мне ничего уже не надобно. Лечь бы рядом в могилу, да все никак не улягусь. – Беляс горько рассмеялся, пытаясь перевести все в неловкую шутку, а сердце Бестужева защемило от жгучей жалости.