– Это понятно! – Я обречённо кивнул. – Вопрос – как?
– Да просто скажи бате, что ты против. – Илюха порой бывал до смешного наивным. – Отец у тебя адекватный – прислушается.
– Ты оглох, что ли? – Я окинул Лучинина колючим взглядом. – Он уже не послушал! Он этой выдре Скворцовой предложение сделал!
– А как же его обострённое чувство вины перед сыном? – ухмыльнулся Леший, почесав в затылке.
– Да прошло уже давно! – хмыкнул я, невольно вспоминая о былых плюсах отцовской депрессии: что бы я ни выкинул, учась в среднем звене, батя оправдывал мои шалости недостатком своего внимания и не спешил с наказанием. Жаль, с моим переходом в десятый класс отцовские поблажки канули в Лету.
– Черт! – Сдуру я треснулся башкой о корявый бетон. – И как я раньше не сообразил: отец с прошлого лета сам не свой! Следить за собой начал, одеваться нормально, книги читать, да и мне за любую оплошность мозги научился выедать чайной ложечкой!
– И то правда! – оживился Илюха. – Я ещё на линейке тогда обратил внимание, что костюмчик на Геннадьевиче был не из дешёвых, а ты меня, Добрыня, в баню послал!
– Отец тогда сказал, что премию получил…
– А выходку Скворцовой в конце первой четверти помните? – Лучинин явно вошёл во вкус.
– Это, когда она заснувшего на дежурстве трудовика попыталась налысо обрить? – уточнил я. – Такое не забывается!
– Ага, – согласился Илюха. – А теперь скажи мне, что ей за это было?
– Ни-че-го. – Пространство ангара мгновенно заполнилось густым смехом Камышова.
– Ты чё? – Рыжий взглянул на него исподлобья.
– Да просто вспомнил. – Продолжая сотрясаться от смеха, Лёха шутливо пихнул меня в бок. – Круто ж тогда Варька Петровича уделала!
– Ага! И на меня свалила, идиотка! – сердито буркнул я в ответ и отсел подальше от Камышова.
– Да она только в одном облажалась, что про камеры в подсобке не знала! – пуще прежнего заржал Лёха.
– Леший, ты на чьей стороне вообще? – я нахмурился.
Не знай я о безнадёжной любви Камышова к Рябовой, запросто подумал бы, что Варя вскружила ему голову. Хотя о чём это я? В отличие от старшей Скворцовой младшая была лишь жалкой пародией на роковую красотку.
– Погоди, я не понял. – Покачав головой, Илюха запустил пятерню в свои рыжие волосы. Он тоже почуял неладное! – Лёх, ты за Скворцову заступаешься, что ли?
– Да больно надо! – отмахнулся Камышов, по всей вероятности, сообразив, что гогот его пришёлся совсем не к месту. Впрочем, Лёха быстро придумал, как реабилитироваться в наших глазах: