– Мама у меня хорошая, – тихо произнес Друга.
Альберт с презрением взглянул на него.
– Тоже мне маменькин сынок нашелся!
Друга промолчал.
– Ты, может, воображаешь, что я тебе на большой перемене помочь хотел? – спросил Альберт.
– Может быть, – неопределенно ответил Друга.
– Как это понимать «может быть»?
– У тебя, наверное, были и другие мысли.
– Какие?
– Некоторые люди не любят принимать подарков, думают: как бы не пришлось отдариваться. Я тебе дал свою тетрадь, а ты вступился за меня, чтобы мы с тобой квиты были.
Альберт задумался. Потом сказал:
Может, оно и так… – Помолчав немного, он добавил: – А ты хитер, парень!
Они медленно шли по деревенской улице, каждый думал о своем. Альберт никак не мог успокоиться. Немного погодя он спросил:
– А ты почему дал мне свою тетрадь? Я ж тебе до этого ничего не дарил?
– Я Грабо терпеть не могу. Потому.
Быстро взглянув на него, Альберт что-то пробормотал себе под нос. Неожиданно он прямо посмотрел на Другу и спросил:
– Куришь?
Друга опешил.
– Курю? Зачем мне курить?
– Ну ладно. Все равно. – Они молча шагали дальше.
Снова Альберт остановился первым, – Мне пора к ребятам. Хочешь – приходи к нам. Знаешь, где я живу?
– Знаю.
– Пока. Сегодня в четыре. У меня на дворе. Еще кое-кто придет. – Он зашагал было прочь, но еще раз остановился и спросил: – А ты ведьм не боишься?
– К чему это ты? – Друга прямо посмотрел Альберту в глаза.
– Так просто! – сердито буркнул Альберт. – Нет, правда, так просто.
Глава третья
Кровные братья
Детская головка покоится на мозолистой, огрубевшей руке. Лицо грустное-грустное, с красивыми глазами: одним – карим, другим – голубым. Губы пухлые, рот большой с крупными белыми зубами. К уголкам глаз сбегаются три крохотные морщинки, и от этого лицо кажется плутоватым. Ганс Винтер и был маленьким плутишкой, хотя ему уже шел пятнадцатый год. Когда его лицо бывало грустным, как сейчас, это производило странное впечатление. Такому лицу идет заливистый, беззаботный смех, а грусть и печаль на нем неуместны. И все же прошло уже много времени с тех пор, как Ганс в последний раз смеялся от души. Теперь смех его бывал горек, полон иронии.
Ганс сидел неподвижно и не отрываясь смотрел на замызганные обои этого старого деревенского дома. Перед ним на выскобленном столе стояла пустая тарелка.
По другую сторону сидел грузный человек с опухшим лицом и набрякшими мешками под глазами. Сжав губы, он зло уставился на сына. Седые волосы прилипли ко лбу. Он отводил свой взгляд только тогда, когда опоражнивал стакан и вновь наливал себе спирта, чуть разведя его водой из глиняного кувшина. Порой он глубоко вздыхал, словно намереваясь подняться. Но тут же ронял голову. Человек был пьян.