Историк_в_кедах (Дмитрий Беккер, студент)
Если вы думаете, что в ГДР писали только про «светлое социалистическое завтра», эта книга перевернёт представления. Сцена, где ребята находят в лесу заброшенный бункер с нацистскими артефактами, а потом спорят, сжечь их или сдать властям – гениальная метафора борьбы с призраками прошлого. Линия Фрица, отца которого разоблачают как бывшего надзирателя, но который сам становится жертвой травли, – мощный удар по мифу о «коллективной вине». Жаль, что Бастиана мало переводят – он достоин места рядом с Ремарком.
Совиный_Глаз (Ольга Н., учительница)
После прочтения задала ученикам вопрос: «Можно ли оправдать жестокость, если цель благородна?». Ответы разделились, как и в книге. Эпизод, где девочка Лена – единственная, кто осмелилась присоединиться к «союзу» – останавливает ребят от расправы над учителем-инвалидом, стал поводом для дискуссии о гендерных стереотипах. А история с «тайником» в дупле старого дуба, где вместо «трофеев» мальчишки в финале оставляют письма с извинениями, – идеальный материал для урока о взрослении. Бастиан не поучает, но заставляет думать.
Без_розовых_очков (Сергей М., ветеран)
Прочёл и узнал свою юность. В 1947 мы тоже бегали с «тройками» вершить «суд» над спекулянтами, пока не поняли, что стали теми, против кого боролись. Сцены в романе – как из памяти: как ребята крадут патроны у советского патруля (ох, эта глупость!), как рыдают над трупом собаки, подорвавшейся на мине, как клянутся «никогда не предавать», а потом молчат, когда Георга исключают из группы за трусость. Бастиан попал в нерв: война не кончается в день капитуляции. Она живёт в каждом, кто боится признать, что зло – не только «там», но и внутри нас.
Глава первая
Друга Торстен
Вечно его место за партой пустовало. И как только учитель, выкликая в начале урока имена учеников, называл Другу Торстена, ребята хором кричали: «Болен!..» При этом им бывало очень весело, и тот, кто первым произносил это слово, победоносно оглядывал класс.
Друге было тринадцать лет. И, когда здоровье позволяло ему являться в школу, он сидел за партой один. Товарищи сторонились его: он был очень бледный. В деревне говорили, что он скоро умрет, и боялись, как бы дети не заразились от него какой-нибудь болезнью. Все ведь очень любили своих детей, а Друга был чужак, приехал из города, ничего не слыхал о молотьбе, о том, как сажать картошку, да и говорил совсем не по-деревенски.