– Должно быть что-то еще. Что-то большее.
Климов не находил слов, чтобы оспорить сказанное, но оттого только сильнее уверился, что не хочет думать только о том, как ему выжить.
– Чушь! – выкрикнул Климов.
Постовалов вздрогнул и подобрал ноги на кровать.
– Все, что ты говоришь, несусветная чушь и нелепость! – рассвирепел Климов.
Он вскочил на ноги и пнул входную дверь, свет из коридора осветил проход между кроватями, построив между ними стену из бесчисленных невесомых пылинок.
– Чушь все и бред, – Климов зачем-то перешел на шепот. – Ты, больница, лифт, охрана и все это здание! Понял меня? Я не знаю, что тут происходит, где я нахожусь, но я разберусь и, если окажется, что это какая-то шутка, какой-то розыгрыш, слышишь, Постовалов? Тебя я первого придушу! А теперь заткнись, пожалуйста. Сил больше нет слушать.
– Какой грозный, задушит он, – Постовалов усмехнулся. – Удивительный вы человек, Климов. В плохом смысле. Попасть сюда – большая удача. Иметь отношение к больнице – привилегия, но вы же не можете ничего не делать, да? Даже больше – вы боитесь ничего не делать, а здесь именно так и нужно – ничего не делать. Да, сам грешен, конечно, активничаю тайком, ручками своими занимаюсь, небывалой красоты добился. Видели когда-нибудь такие красивые ухоженные руки, каку меня?
– Ты больной, – Климов сел на свою кровать.
Постовалов рассмеялся в голос.
– Конечно, больной, иначе что бы я здесь делал. Но что мое невинное увлечение ручками, по сравнению с вашей безумной активностью, так – мелочь. Успокойтесь, Климов. Просто живите здесь и ничего не делайте. Имейте отношение хоть к чему-нибудь, пустите корни, Климов.
– И чем такая жизнь отличается от смерти, я не понимаю? – спросил Климов.
– Как это? Жизнь отличается от смерти тем, что пока живем, мы постоянно находимся в состоянии изменения. Каждую новую секунду хоть немного, но отличаемся от самого себя секунду назад. Пошевелил пальчиком – вот тебе и отличие. Вот тебе – целая жизнь. Думку подумал – еще пожил немного. Или для вас жизнь – это постоянно куда-то бежать, только бы не остаться с самим собой наедине? Ну уж нет. Это уже будет не жизнь, а натуральная пытка.
Климов больше не мог выносить голоса Постовалова. Ему стало казаться, что он сейчас не в палате, а в могиле – в гробу, куда его определили вместе с уже разложившимся, но говорящим трупом. Хотелось на свежий воздух, выбраться поскорее из могилы на белый свет и бежать, бежать отсюда со всех ног, только бы не слышать этот голос и не чувствовать трупную вонь. Конечно, никакой вони не было, но справиться с собой Климов уже не мог. Он выбежал в коридор. Медицинская сестра на своем посту дремала и даже не посмотрела на Климова. Климов дернул дверь напротив их с Постоваловым палаты. Там сидел на кровати и с удивлением смотрел на Климова точно такой же толстяк, как Постовалов, не точная копия, но, если не всматриваться, похож чрезвычайно. Климов бросился к другой двери – и там такой же жирдяй. Медсестра достала из ящика стола шприц, ампулу и встала со своего места. Климов дернул еще одну дверь, другую, еще одну – во всех палатах похожие на Постовалова больные, где один, где по двое. Медсестра втянула из ампулы в шприц прозрачную жидкость. В исступлении Климов не замечал, что происходит вокруг. Он пытался найти хоть одну свободную палату, и вот, открыв последнюю дверь у самого выхода напротив сестринского поста, Климов был вознагражден пустой палатой с двумя аккуратно заправленными кроватями. В тот же момент сестра подошла к нему сзади, воткнула иглу в ягодицу сквозь халат и штаны. Климов толком не почувствовал и не понял, что произошло. Он вошел, сел на кровать и тихо сказал: