это любим". Ее индивидуальные предпочтения атрофируются за ненадобностью, замещаясь тем "общим" набором, который я сформировал, отражая ее и добавляя то, что удобно мне. Она становится
культурным и интеллектуальным придатком меня (точнее, моего отражения).
4. Поглощение Ее "Я" Конструктом "МЫ".
Постепенно конструкт "мы", который я так тщательно выстраивал, начинает полностью поглощать ее "я". Она говорит "мы думаем", "мы чувствуем", "мы хотим", даже когда речь идет о ее личных переживаниях или желаниях. Она советуется со мной по любому пустяку, не потому что ценит мое мнение, а потому что разучилась доверять своему собственному. Она теряет способность принимать самостоятельные решения, даже в мелочах – что надеть, что приготовить, куда пойти. Она постоянно ищет моего одобрения, моей валидации, потому что ее собственный внутренний компас сломан.
Она перестает понимать, где заканчивается она и начинаюсь я (точнее, мое искусно созданное отражение). Ее границы становятся настолько размытыми, что она ощущает себя не отдельной личностью, а частью единого целого – нашего "мы". Это слияние, которое она воспринимает как высшее благо, на самом деле является потерей самости, растворением ее уникальности в кислоте моей манипуляции.
Почему это критически важно для меня? Почему я трачу столько усилий на эту тихую эрозию?
Потому что это прямой, самый надежный путь к тотальному контролю. Человеком, у которого есть четкие границы, сильное чувство собственного "я", собственные интересы и круг поддержки, манипулировать сложно. Он может сопротивляться, у него есть куда отступить, на что опереться. Но человек, чьи границы размыты, кто потерял связь с самим собой, кто видит свое отражение только во мне – такой человек становится абсолютно управляемым.
Ослабив ее чувство собственного "я", размыв ее границы, я делаю ее чрезвычайно, патологически зависимой от меня и от той "общей" идентичности, которую я для нее создал. Она зависит от меня не только эмоционально (как на этапе любовной бомбардировки), но и экзистенциально. Я становлюсь ее центром, ее смыслом, ее единственной точкой опоры в мире, который я же сам для нее и сузил.
Она теряет себя во мне (вернее, в своем отражении во мне), и поэтому мысль о расставании начинает казаться ей не просто болезненной, а немыслимой, невозможной, равносильной ампутации жизненно важного органа, равносильной смерти