– Знаю, – Остерман пожал плечами. – И ты, государ, Пётр Алексеевич, тоже знал бы, если бы проявлял хот малэйшее усердие в учении.
– Не увлекайся, Андрей Иванович, – помимо моей воли в голосе прозвучала неприкрытая угроза.
– Христиан Голдбах, твой учитель математических наук, государ, – Остерман не был бы Остерманом, если бы угрозу не почувствовал, и не принял во внимание. – Он сейчас в Москве, насколко я знаю. Наверное, думает, что государ одумается и продолжит обучение. Хотя я уже вижу, что учит тебя, государ, уже нечему. – Дверь на этот раз за ним закрылась, а я всё ещё смотрел в ту сторону, не понимая, как я сам про Христиана Гольдбаха не додумался?
Задрав голову, я смотрел вверх, где в корзине воздушного шара подпоручик вновь созданного воздушного полка Головкин отрабатывал передачу сообщения при помощи горящих светильников, стёкла которых были выкрашены в разные цвета, в основном красный и зелёный. Нужно было понять, какой именно цвет лучше будет виден на расстояние.
Сегодня был юбилейный десятый раз, когда на шаре в небо поднимался человек, потому что до того момента, как я жёстко наехал на Эйлера, он гонял своё изобретение порожняком, корзина была в большинстве случаев пустой, максимум с какой-нибудь бедной собачкой, которая изгаживала её во время своего полета так, словно у неё был месячный запор и тут его прорвало.
За спиной раздался стук копыт, и буквально через минуту ко мне подбежал запыхавшийся Репнин, успевший спешиться и передать поводья кому-то из гвардейцев.
– Сколько? – я покосился на него и снова посмотрел на шар и человека в корзине, машущего фонарями в определённой последовательности. Здесь внизу было жарко, настолько, что я стянул камзол и стоял в одной шелковой рубашке, позволяя лёгкому ветерку охлаждать разгорячённое тело. Там же наверху было не в пример холодно, и Головкин, застёгнутый на все пуговицы, стоял поближе к горелке, ловя исходящее от неё тепло.
– Почитай две с половиной тыщи саженей, – Репнин тоже задрал голову. – Но это с сосны да с помощью трубы. Просто глазом – меньше.
– А цвета?
– Да одинаково оба моргают.
– Пойдёт, – я отвёл руку от глаз и посмотрел на часы, по которым засекал время, что Головкин уже находился в воздухе. Это была полностью моя стихия – эксперимент, и я ожидал от него хороших результатов, потому что все расчёты указывали на то, что результаты должны быть хорошими.