Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - страница 3

Как видим, австрийцу нет особого дела до русских эмоционально-психологических тонкостей и неполиткорректные по сегодняшним меркам вещи он проговаривает, что называется, «на голубом глазу» и без всякой извиняющей метафизики.

А вот пример надевания маски: дворовый хит «Фантом» 1970-х. Он интересен попыткой русских тинейджеров влезть в шкуру американского пилота, воюющего во Вьетнаме. Рассмотрим вариант песни, исполнявшийся Егором Летовым и вошедший в альбом «Let it be» проекта «Коммунизм» (альбом фиксирует своеобразную субкультуру русского прихиппованного американизма, как его понимали в тогдашнем СССР):

То есть под чужой личиной русский человек охотно проговаривает инвективы, на которые бы никогда не решился от собственного имени.

Отметим также, что песня посвящена не только судьбе сбитого американского пилота, но профессионализму и удали «советского аса Ивана», негласно воюющего на стороне вьетконговцев. Есть здесь даже мотивы некоей общности «белого человека»: на фоне «раскосых» Иван – тот самый враг, который вызывает у американца исключительное уважение.

Ещё раз зафиксируем: или смерть, заставляющая высказываться с последней прямотой, или радикальная смена личины, по сути, равносильная смерти.

На этом фоне фронтовые стихи Павла Шубина отличаются как от лирики, «написанной войною», так и от поэтической публицистики, манифестирующей государственную необходимость смертельной борьбы с врагом (характерный пример – стихотворение Константина Симонова «Убей его!» («Если тебе дорог твой дом…»), 1942).

Кстати, у Шубина есть свой вариант «Убей его!» – стихотворение «Целься, товарищ, верней!», опубликованное так же, как и симоновский манифест, в июле 1942 года, – близость текстов очевидна, как и общий посыл к созданию: тяжелейшая ситуация на фронтах лета сорок второго года, начало Сталинградской битвы.