Когда я встретил его, я понял, что он – не такой, как остальные. Он был не из этой толпы. Хотя он улыбался, его улыбка не была такой натянутой, как у других. Он как бы сопротивлялся этой всеобъемлющей пустоте, что нас окружала, и я почувствовал, что он был одним из тех, кто мог бы понять меня. Мы стояли на том же камне, где я когда-то сидел, и смотрели на одни и те же ивы, но в его глазах не было этого безмолвного согласия с тем, что происходит. Он не был счастлив, и это меня удивило. «Ты тоже чувствуешь это?» – спросил я его, хотя знал, что ответа не будет. Все ответы здесь были одинаковыми. Но он взглянул на меня, и я увидел в его глазах нечто знакомое. Он понял меня, и это меня потрясло. «Я… я не знаю, что это», – ответил он тихо, как будто его слова могли быть слишком опасными для этого места. Его голос был немного дрожащим, словно он только что открыл то, что не следовало бы открывать. «Это не рай. Я не могу объяснить, но… я знаю, что не могу больше здесь оставаться». Я вздрогнул. Он сказал это так спокойно, что я не сразу осознал, насколько это страшно. Он не был счастлив, как все остальные. Он не носил этой маски удовольствия и удовлетворения. Он был реальным. Как я. И он начинал понимать. Я почувствовал в его словах не страх, но осознание. Он не пытался скрывать это, не пытался улыбаться. Он был живым человеком, и все вокруг него просто не имело значения. Всё, что оставалось, – это признание своей участи, признание того, что не можешь скрыться, не можешь уйти. Он начал говорить что-то о том, что, может быть, есть выход, но его голос вдруг прервался. Я посмотрел в его глаза и вдруг понял, что этот человек – не просто один из нас. Он был первым, кто осмелился сказать то, что я сам не решался сказать. Он был первым, кто выглядел как я до того, как я оказался здесь. Он был реальным человеком, и в какой-то момент мне стало страшно за него. Не за меня. За него. Я знал, что с ним что-то произойдёт. Знал, что система не может допустить сомнения. Она не может оставить этого человека здесь, пока он не будет как все. Он не может продолжать думать и чувствовать как живой человек, потому что он нарушает этот порядок, нарушает иллюзию, которую все мы носим. Он не может остаться здесь. И вот, когда он замолчал, я почувствовал, как что-то изменилось в его взгляде. Это было не что-то сильное, не что-то значительное, но я знал, что теперь его больше нет. Он исчез. Я не могу точно сказать как, но он просто исчез. Как будто его не было вовсе. Как будто его никогда не существовало. Я пытался найти его, вернуться к тем словам, которые он сказал, но всё это исчезло. Оставалась только эта пустая маска, снова и снова повторяющая одно и то же: «Здесь всё хорошо». И тогда я понял, что он стал частью этого места. Он стал невыразимым, неуловимым, и теперь я был один. И, возможно, я стал таким же. Но больше всего меня мучил один вопрос: а что, если я тоже исчезну так же внезапно, как он?