Азраил взял руку Петра в свою и почти шепотом произнес:
– Не покидай меня, прошу тебя! Не оставляй меня одного! Кроме тебя, мне некого будет больше любить…
Петр слабо усмехнулся:
– Я, возможно, недостоин твоих дружеских чувств, Измаил. Я могу рассказать тебе, чем я грешен, и ты увидишь, что перед тобой не самый хороший человек…
– Ты мой друг! А на остальное мне наплевать. Я схожу за врачом. Ты подожди немного, и я приведу его.
– Спасибо. Я постараюсь дождаться вас.
Азраил встал, чтобы выйти, и тут он внезапно почувствовал, как огонь Божьей воли разрядом молнии пробежал сквозь него, запустив механизм превращения. Господь призывал душу Петра и послал за ним своего темного ангела. Азраил понял, что сейчас перестанет владеть собой, чувствовать и понимать. Так всегда происходило с ним в моменты служения. В последнюю секунду он крикнул:
– Петр!!!!
Петр открыл глаза и посмотрел на Азраила. Тот уже был страшен. Глаза существа, которое увидел Петр, были цвета пламени, и в них не было зрачков. Одежда, в которую был одет Измаил, превратилась в черные блестящие перья, а из-за спины медленно и шумно раскрывались огромные черные крылья. Теперь перед Петром стоял настоящий демон, неумолимый ангел смерти, который должен был отобрать у него бесценный дар жизни. И Петр понял это.
– Что с тобой, друг мой! Я не узнаю тебя! Как страшен ты стал… О боже! Опомнись, друг мой! Не надо! Сжалься надо мной!!!
Но Азраила было уже не остановить. Он уже был тем действием, ради которого его создали: он забирал жизнь Петра. Привычным движением он провел крылом над лицом умирающего. Душа Петра, вылетев через открытый рот, устремилась в специальную впадину под крылом Азраила и там осталась. Азраил вышел из дома, взмыл в небо и полетел назад к себе. Он летел долго к тому месту, куда относил все добытые им души для суда. Маршрут этот был ему давно известен, и Азраил летел по нему, не думая ни о чем. Голова его была пуста, а дух чист и ясен. Он выполнял свой долг.
Когда действие воли Господа закончилось, Азраил в бессилии приземлился на скалы. Его человеческая память возвращалась к нему медленно, перерождение требовало времени.
Когда он вспомнил, что сотворил с Петром, то схватился за лицо руками и завыл. Он стал царапать свое лицо и бить себя кулаками. Он ломал себе крылья, но они отрастали снова. Он плакал от бессилия, от того, что ничем не смог помочь своему единственному другу, от того, что предал его. Мог ли он поступить иначе? Он воскрешал в своей памяти те страшные минуты и мучительно пытался понять, мог ли он поступить по-другому и был ли у него выбор… Бедный Азраил! Отныне он совсем один в пустыне и никто больше не скажет ему «друг мой».