Деревянные ступени внутри скрипели под ногами, будто жаловались на каждый шаг. Воздух стал ещё гуще. Пахло не просто плесенью – вонь была густой, как в подвале, где что-то давно умерло. Лёша держался за перила и чувствовал, как с каждым шагом колотится сердце. Где-то внутри головы жужжало напряжение, как будто кто-то сверлил череп изнутри. На стенах мелькали знаки – выцарапанные, стертые временем, но явно не случайные. То ли буквы, то ли символы. Рядом с ними – царапины, длинные, глубокие. Не похоже на звериные. Будто кто-то пытался выбраться.
На вершине их встретил резкий порыв ветра. Вся площадка чуть покачивалась под ногами. Над головами – чёрный колокол, ржавый, облупившийся, как раковина, извлечённая из морской бездны. Лёша подошёл к перилам. Внизу – тьма. Она казалась живой. Пульсировала, как густой дым, свернувшийся в яме. Он не мог отвести глаз. Казалось, если шагнуть – она примет. Без боли. Без страха.
– Смотри, – прошептала Аня. – Вон она.
Все замерли. На другом конце площадки, там, где не доставал свет фонарей, стояла фигура. Девочка. Белое платье, волосы, прилипшие к щекам. Она стояла к ним спиной. Не двигаясь. Не дыша. Казалась вырезанной из воздуха. Костя машинально поднял камеру – и в этот момент она повернулась.
Лицо её нельзя было назвать лицом. Это была маска – гладкая, чёрная, будто вылепленная из застывшей смолы. Ни черт, ни глаз. Только два провала, в которых, к ужасу Ильи, он увидел… себя. Кричащего. Искажённого. Расплавленного, как свеча, стекающая вниз.