До командировки Троицкой, где сидели в заключении католические священники, нам добраться не удалось – это еще 9 км пешком, уже стемнело, да и плыть на Центральный предстояло еще 3,5 – 4 часа. Возвращаться на Анзер на следующий день тоже было нереально. И мы просто оставили себе зарубку на память – ведь еще вернемся…
Взбираться в темноте из лодки на катер оказалось не страшно – сила желания оказаться в тепле и выпить кофе, имеющееся в каюте, а также сильные руки наших мужчин просто возносили нас на борт. А потом был горячий кофе…
В гостиницу мы попали в 1 час ночи. А с утра отправились в Кремль – Соловецкий монастырь. Теперь здесь снова живут монахи, но их немного, и сил хватает только на то, чтобы освятить алтарные пространства в многочисленных храмах – посреди разрухи, разгрома. Следы СЛОНа – Соловецкого лагеря особого назначения – постепенно уничтожаются. Да уже практически уничтожены.
Мы почти случайно набрели на место, где томились в заключении католические священники в самый трудный для них период на Центральном, когда их поместили вместе с уголовниками в 13-ю роту. Это Савватиевский придел. Мы помолились. Потом пошли в музей. Мы шли вдоль стендов, заполненных фотографиями узников, и искали «своих». Татьяна Шумова нашла двух родственниц. Постояли мы и у портретов экзарха Федорова и Юлии Данзас. А больше никого не нашли. Когда я спросила у Ю. Бродского, почему, он ответил, что здесь музей, в котором должно быть интересно всем, а что мы знаем такого о «своих», что стоило бы рассказать другим? А я с горечью подумала: «А что мы вообще о них знаем, кроме имени, фамилии, места служения…» Может ли существовать почитание без знания?..
После обеда прошли к бывшему административному зданию, перед которым когда-то было решено вымостить площадь булыжниками, для доставки которых в телеги запрягли епископов всех конфессий, в том числе католика Болеслава Слоскана. Большинство епископов, понятно, были немолоды и не крепки здоровьем… Вообще на Соловках меня поражала бессмысленная жестокость. Ладно, ты считаешь этого человека непримиримым и опасным врагом – так просто расстреляй его, зачем же отнимать у безногого костыли и заставлять его ползти к месту расстрела? Ладно, надо вымостить площадь булыжниками – так запряги молодых и сильных, зачем же стариков? Чтобы запугать остальных? Но разве страх может сделать их друзьями советской власти? Или ей не нужны друзья, не нужны идейные сторонники, нужны только покорные рабы? По-видимому, так…