Он потянулся за флягой, но вода в ней пахла ржавчиной и бензином. Все равно сделал глоток – теплой, противной, но хотя бы смывающей этот проклятый вкус во рту.
П. провел ладонью по лицу, ощущая щетину, вмятины от каски на лбу, странную влажность под глазами – пот или что-то еще. Неважно. Пора вставать. Война не ждет. А он уже давно перестал ждать от нее пощады.
Солнечная панель…
Мысль пронеслась, как электрический разряд. Он резко повернулся, сковырнув застывшей грязью с куртки. Панель была цела – мокрая, но невредимая. Пальцы, одеревеневшие от холода, с трудом развернули ее к бледному солнцу. Красный индикатор на power bank еле теплился. 5%.
Рация молчала.
Тишина была неестественной, зловещей. Ни выстрелов, ни голосов, ни даже привычного шума ветра. Только собственное дыхание, хриплое и неровное.
Он достал последнюю пачку сухарей, разорвал упаковку зубами. Сухари превратились в липкую массу, пропитанную влагой, но жевать было нечего. Он глотал комья, чувствуя, как они царапают горло.
Где-то вдали, за линией развалин, что-то металлическое скрипнуло.
П. замер.
Пальцы сомкнулись на шершавой рукояти автомата сами собой – слепые, но знающие каждую выбоину на металле. Холодная сталь, пропитанная запахом пороха и пота, стала продолжением руки. Большой палец скользнул по предохранителю, проверяя положение – жест, доведенный до мышечной памяти.
Глаза, воспаленные от бессонницы, впивались в серую пелену утра. Туман висел неподвижно, превращая мир в размытый силуэт – очертания развалин терялись в молочной дымке, края предметов расплывались. В этом белесом мареве любое движение казалось призрачным, нереальным.
Но скрип повторился. Ближе.
Не случайный треск разрушающегося металла – нет. Четкий, ритмичный звук шагов. Что-то крупное осторожно продвигалось сквозь туман.
Он начал подниматься медленно, с болезненной осторожностью – сантиметр за сантиметром, словно преодолевая сопротивление самого воздуха. Плечо плотно прижалось к шершавой поверхности бетонной плиты, ощущая каждый выступ, каждую крошку разрушающегося материала. Веки опустились почти полностью, оставив лишь узкие щели – так исчезали блики, так мир превращался в четкую, почти фотографическую картинку.
Веки опустились до узких щелей – мир сузился до серой полосы, где не было места случайным бликам, только четкая, выверенная картина.