Лейтенант категорически не хотел становиться инвалидом – и потому старался, чтобы кололи ему морфий пореже. Тяжело было. Дыра в щеке, поломанные челюсти и шатающиеся оставшиеся зубы, язык, ставший каким-то чужим и твердым, словно коровье копыто, и периодические хирургические вмешательства. Что-то там в рваном рту скручивали проволочками, ставили какие-то шины. И постоянные процедуры, уколы и прочее, о чем раньше Берестов и понятия не имел и даже не подозревал.
А еще он очень опасался того, что так и останется немым. Или – что свихнется от постоянной боли, изматывающей, и действительно – писали же солидные люди, писатели признанные, что боль сводит с ума. Да и лекарств приходилось поглощать невиданное количество, что тоже пугало. Запала такая фразочка сероглазого наркотизатора в голову, когда лейтенанта потрошили в очередной раз: «Запомните, товарищи студенты описание отравления атропином: горячий, как заяц, слепой, как летучая мышь, сухой, как кость, красный, как свекла и сумасшедший, как шляпник».
Процедурная медсестра Рувинская, медик
Чего от нее хочет этот покалеченный парень, она не сразу сообразила. Прочитала стыдливо сунутую ей записочку, не поняла ничего, хотя почерк у больного был отличный – округлый, разборчивый и красивый. Посмотрела на него внимательно, уже подозревая, что он какую-то гадость затеял, ну не ждала она от мужчин ничего хорошего, тем более – от больных.
– Какой еще шляпник с атропином? – удивилась она, на всякий случай – грозно. Этот тон у нее отлично получался, потому как была она прямой, решительной и вообще-то уже поставившей на себе крест. Так уж вышло, что уродилась она в маленьком местечке в черте оседлости, рано осталась без родителей и, в общем, привыкла полагаться на себя. Как на грех выросла она ширококостной, крепко сколоченной и – увы – некрасивой. Не так, чтоб мужчины, взглянув на нее, вздрагивали, как испуганные кони, но и симпатии не выражали, обращаясь строго по делу. Работницей она была отличной, выучилась хоть и с трудом – бедность чертова, но дело свое знала.
Больной не то что испугался, а как-то трогательно смутился, и бронированное сердце медсестры дрогнуло. Беда была только в том, что она сама понятия не имела, при чем тут шляпник. Но признаться в этом сразу она почему-то физически не могла, хоть тресни.