Кожа горела, будто прижатая к раскалённому металлу. Она прижала ладонь к щеке, чувствуя, как под пальцами пульсирует жар, как онемение сменяется болью.
Глаза наполнились слезами – не от боли. От ужаса. От предательства собственного тела, которое до сих пор дрожало от его прикосновений. Он замер. Будто сам не ожидал. Его рука всё ещё была поднята, пальцы слегка дрожали. Взгляд метался – ярость? Раскаяние?
Но он не подошёл. Не сказал ни слова. Только стиснул зубы, будто боролся с чем-то внутри. Она побежала. Выскочила из кабинета, не слыша собственных шагов.
Коридор плыл перед глазами, голова гудела, а щёки горели – стыд, злость, страх.
Вечер. Дверной звонок. Один. Два. Три. Она сидела на полу, закутавшись в плед, прижав колени к груди. Не хотела открывать. Но он не уходил.
Звонок снова. И снова. Потом – тихий голос за дверью:
– Марина… открой. – Пауза. – Я… я не могу так. – Его голос дрогнул – она никогда не слышала его таким. – Пожалуйста.
Она открыла. Он стоял с цветами. Без пальто – видно, выбежал сразу. Волосы взъерошены, глаза красные, губы сжаты. Настоящий? Или ещё одна игра?
– Прости… – он выдохнул, словно эти слова рвали его изнутри. – Я не должен был…
Рука потянулась к её лицу, но она дёрнулась назад. Он сжал кулаки, глядя в пол.
– Я схожу с ума от тебя. Понимаешь? – Голос сорвался. – Я всё запорол. Но я правда…
Он замолчал, будто боялся сказать последнее слово. Но оно вырвалось:
– Ты мне очень дорога.
Слёзы. Они текли по её щекам – горячие, солёные, беззвучные. Она не знала, чему верить. Но тело уже предавало её. Губы искали его.
Прощение за крутой кунилингус
Руки цеплялись за куртку, впивались в плечи, будто боялись, что он исчезнет. Их близость была другой. Не жёсткой. Не резкой. Почти нежной.
Его пальцы дрожали, когда он снимал с неё одежду. Его поцелуи были робкими, как будто он боялся сломать её снова. Но в этом была своя жестокость – потому что теперь она знала: он тоже может бояться.
Его губы скользнули вниз по ее телу медленно, словно вымаливая прощение у каждого сантиметра кожи. Когда дыхание стало горячим между ее ног, он замер на мгновение – как будто перед святыней.
Пальцы раздвинули ее губы, обнажая набухший, дрожащий клитор, блестящий от ее дикого желания. Он прижался губами к самой нежной точке, не касаясь языком – только горячий выдох, от которого все ее тело свело судорогой.