– Ты опять плакала, девочка? Мать будет недовольна, она хоть и терпит эту твою привычку, но она ей не нравится. Оденься, ветер становится холодным. Да и дежурство твое в инкубаторе, ты забыла?
Румия всегда была ласкова с Джеммой. Особенно с ней, хотя в их среде не приветствовались такие вещи – выделять кого-то из жительниц Матери не имели права. Но эта высокая, худая, как скелет женщина, с носом, похожим на клюв и узкими сухими губами не могла справится со своей любовью к маленькой, хрупкой девочке с круглыми, голубыми и совершенно детскими глазами. Эта любовь вспыхнула тогда, в тот жуткий день, когда Румия проспала сигнал системы о сбое, в инкубаторе резко выросла температура и все зародыши погибли. Все, кроме одного… И первая Мать простила свою недотепистую помощницу, и даже разрешила попытаться спасти выживший эмбрион. И Румия ее спасла. Полюбив навсегда, как дочь…
Джемма подчинилась жестким сухим рукам третьей Матери, позволила себя поднять, укутать шарфом из нежной, шелковистой ткани, и отвести к дому. Она знала, что не подчиниться Румии не получится – та в состоянии поднять ее на руки, как пятилетнего ребенка и отнести туда, куда она посчитает нужным. Уже у крыльца Румия отпустила неразумною девчонку, стащила с нее шарф и хлестко хлопнула по маленьким ягодицам.
Обнаженной чтобы тебя больше не видела. Ты шутишь с Закатом, а он непредсказуем. Были уже случаи, зачем рисковать. Да и Рамона узнает, мало не покажется. Иди! На дежурство не опоздай.
… Джемма долго полоскалась в душе, смывая со своей белой, как сметана кожи порочный запах Заката. Она всегда явно чувствовала этот терпкий аромат – воздух в эти минуты был напитан запахом дурмана, полыни и пачули, смешанными с ночной фиалкой – той, которая тоненькими свечками цветет с предгорьях и называется смешно и сладко – Любка. Если бы этот запах разлить в черные хрустальные флаконы – таким духам не было бы цены, но его мало кто чувствовал, кроме нее, наверное, больше никто. И этот томный, почти болезненный аромат Джемма просто отдирала со своей кожи, иначе работать было бы невозможно, мысли становились странными и вязкими. А в инкубаторе надо было мыслить ясно.
Выпив две чашки кофе, даже не выпив – махнув их разом, как алкоголик водку, Джемма натянула костюм, гладко причесала свои белокурые кудряшки, стянув волосы на затылке в тугой кокон, плотной белоснежной повязкой утихомирила выбившиеся пряди. Внимательно рассмотрев свою стройную фигурку в зеркале, согнала назад все складочки своего ярко-голубого костюма, сидевшего на ней, как влитой. С сожалением окинула взглядом комнату – эх, с каким бы удовольствием она сейчас бы легла на свою любимый серебристый диванчик, подоткнула бы под голову маленькую, пышную подушечку, раскрыла бы толстую и тяжелую, как кирпич книгу (новое издание сказок на днях ей подарила Татта, милая толстуха-подружка) и заснула бы только перед рассветом. Но…