Комбинезон тоже хрустел, как сделанный из целлофана, он и выглядел так – прозрачная ткань не скрывала тела, да и прозрачные стены лаборатории тоже не позволяли ничего скрыть. Джемма, морщась от касания грубоватой ткани к раздраженной коже, прошла к первой линии, взяла планшет и коснулась перчаткой клавиатуры.
В первой линии инкубировались эмбрионы сразу после оплодотворения, с ними было немного проблем, надо было только отобрать брак, скинув его в контейнер. Здесь Джемма работала легко, в этих округлых образованиях, даже при разглядывании в мощный микроскоп еще нельзя было найти человека, надо было только быстро и ловко работать пинцетом с жутковато изогнутыми острыми браншами, стараясь сжать их посильнее, чтобы у эмбрионов не осталось даже маленького шанса.
Хуже было в последних линиях. Там отбраковывались пяти, шести, а иногда и семимесячные – уже почти младенцы. Джемма каждый раз с трудом брала себя в руки, подносила шаблон к ячейке, и облегченно вздыхала, когда содержимое совпадало с эталоном. А вот если нет…
Тогда, с ужасом отводя глаза, чтобы не видеть судорог объектов, Джемма отключала системы обеспечения и смотрела в сторону, считая до двадцати. И потом, так же стараясь не смотреть, укладывала еще теплые тельца в длинные, похожие на гробики контейнеры, нажимала на удлиненные, как фасолины кнопки, и ждала. Мысль о том, что мощное давление творит с содержимым, так и лезла в ее горящий мозг, и когда процедура была закончена, Джемма дрожащими пальцами нащупывала таблетку антипамяти, с облегчением ощущая, как мягкий ластик стирает образы в ее голове.
– Нервная ты больно. Их тут тысячами расплющило, может быть для них это и неплохо.
Йолана шустро укладывала контейнеры в здоровенную тележку, она работала в блоке утилизации уже очень много лет, и в ее сморщенном, как печеное яблоко лице не отражалось никаких эмоций. Когда-то стройное тело стало угловатым, как старая этажерка, костлявые бедра, обтянутые брюками темно-серого костюма при движении напоминали костыли, но осанка гордая, как у королевы крови, осталась. Она была, когда-то лучшей из вновь рожденных. Шикарная брюнетка, высокая и тонкая в талии, как оса, с нежной фарфоровой кожей – таких было мало и таких разбирали сразу. Во многих ареалах, особенно в южных ценили такую красоту и Матери брали немалые деньги за таких девушек. А Йолана осталась. Уж слишком острым был ее язык, слишком независимым ум, слишком свободолюбивой натура. Рафаэлла молча следила за “этим моральным уродцем”, а потом отправила ее в вечную ссылку, и там, в свинцовых подземных коридорах утилизатора женщина и состарилась. Всем она была хороша, но у нее не было этого – бессмертия и вечной молодости.