Докё не был ни пьяницей, ни болваном. Кроме заклинаний, практиковалось и траволечение, нельзя исключать и гипнотические практики. Как бы то ни было, результат оказался налицо.
В документах это никак не отражено, но тот факт, что к заболевшей Кокэн призвали именно Докё, наводит на мысли, что наш герой был известен как врачеватель. Возможно, таинственные дворцовые пути уже сводили скромного инока и императрицу. Кто знает…
Государыня воспряла к жизни, а Докё воспрял к мирской славе. Вообще, современные графологи аттестуют Докё как человека сильного и не склонного к компромиссам.
Говоря о тайне, связавшей наших героев, обычно цитируют все те же «Нихон рё: ики».
«В начале второго года Змеи, монах Докё: из рода Югэ спал на одной подушке с государыней, слышал о делах государственных и повелевал Поднебесной». Не так уж и много для окончательных выводов, но не так уж мало. Провинциальный и захудалый род Югэ вознесся благодаря ловкости Докё. Но была ли связь на самом деле? Как скудна одинокая строка для столь всеобъемлющих выводов! То, что Докё взял на себя управление страной и замахнулся на небывалое, не является какой-то особой тайной, это банальный факт, но вот что касается дел сердечных…
В той же главе, откуда взято лаконичное свидетельство об интимной близости монаха и императрицы, можно насладиться текстами песен, которые распевали в те годы:
Не презирай монахов за их женоподобные одежды.
Ведь под одеждами у них – пояс и молот.
Когда поднимается молот,
Становится страшно.
Ляг в темную ложбину
Моих бедер —
Стань мужчиной.
Посмотри прямо на корни дерева —
Там стоит высокодобродетельный монах,
Который сыт и толст.
Эти фривольные песни приводятся в «Нихон рё: ики» не просто, как пример простонародных забав, а именно в связке с появлением Докё на придворном горизонте. Возьмем на себя смелость сказать: высокодобродетельный монах сумел показать себя с лучшей стороны и действительно оказался на одной подушке с госпожой Кокэн. Те высоты, которых он достиг и на которых удерживался вплоть до кончины Кокэн, позволяют сказать, что все это время действительно «спал на одной подушке с государыней». Неизбежен вопрос: речь идет о зове плоти немолодой женщины и настойчивом монахе с молотом под одеждой или все же грубая страсть облагорожена высокими и нежными чувствами? Честный ответ: нам это неизвестно. Опираясь на строки, которые мы только что привели, а также на более поздние источники откровенно скабрезного характера (о них речь впереди), можно уверенно говорить о страсти. «А что же возвышенная любовь?» – спросите вы. Осмелимся предположить, что была и она. Сборник буддистских притч – не очень хороший подсказчик в этом вопросе, но великий сборник стихов и песен «Манъёсю» («Собрание десяти тысяч листьев», «Собрание десяти тысяч поколений», как вариант), записанный в это время, будет нам верным советчиком. Будем откровенны, в «Манъёсю» нет специального раздела, озаглавленного «Любовные стишки, которые написал Докё для императрицы Кокэн», но совершенство любовной лирики позволяет говорить, что японскому обществу той эпохи была ведома вся палитра любовных переживаний.