Vis à vis с моим окном
Два окна имеются.
Вижу я, в окне одном
Бреют, бреют, бреются.
Что за дрянь там деется?
А днем после прогулки в сильно морозные дни меня несли сразу на дяди Володину железную кровать, так как угол комнаты, где она стояла, был целиком занят зеркалом самой большой в доме голландской печи, от которой шло ровное тепло, и ноги, оттаивая, начинали больно ныть. Дядя Володя доставал тогда с верхних книжных полок маленького черного слона и клал его передомной на серое солдатское одеяло.
Я считала дядю Володю дальним родственником, и его пребывание в нашем доме мне казалось совершенно естественным. Только значительно позже я узнала, что ему покровительствовал мой дед, пользовавшийся в ту пору большим авторитетом. Василий Дмитриевич лично ходил по инстанциям, хлопотал за Владимира Николаевича, как бы поручился за него и поселил его в своем доме после того, как Долгоруковы лишились своего особняка.
Шервинские часто давали кров разным достойным людям с тяжелыми судьбами: репрессированным, вернувшимся из изгнанья, из-за границы. На даче в Старках подолгу живала А. А. Ахматова, помню, как из Шанхая вернулся с семьей С. С. Аксаков и провел несколько дней в московском доме. А М. Л. Лозинский, возвращаясь из эвакуации, тяжело заболел воспалением легких и задержался у нас в доме со своей супругой Татьяной Борисовной на 11 месяцев до полного выздоровления. Гимназический товарищ Сергея Васильевича Алексей Павлович Братановский, тоже репрессированный и, вернувшись, нашедший себе кров где-то в пригороде, постоянно приходил к нам отобедать и показать нам фокусы. Он носил с собой маленькие кастрюльки и аккуратно привязывал крышки веревкой после того, как мама снабжала его обедом на следующий день. В это же время в доме снимал квартиру К. А. Липскеров, он жил постоянно. Сергей Васильевич так вспоминает этот период жизни дома в своих заметках: «В это время среди жильцов нашего дома было несколько представителей литературного мира, связанных между собой давнишним дружеством. В большой комнате, раньше служившей зимним садом, обитал поэт Константин Липскеров, собиратель картин и редкой мебели. В его комнате висел известный портрет поэта Кузмина работы Сапунова и целый ряд работ Сомова…Шкатулки резной персидской работы, величественный стол карельской березы, нефриты, разбросанные по столам альбомы “Мира искусства” – все создавало атмосферу восточной неги и беспечной запыленности, за которыми обнаруживалась громадная усидчивая работоспособность поэта, подарившая нашей литературе тысячи и тысячи строк поэзии Востока».