Митридат, судя по донесениям с восточных границ, все это время не сидел без дела. Остановив свое отступление в землях дандариев[1] – довольно многочисленного и отважного народа, – он сверг местного царька, силой захватив власть. Впрочем, дело было не только в воинах, с которыми он пришел к дандариям. Пылкими, красноречивыми речами о славе предков и кровожадном чудовище по имени Рим, которое подбирается и к их землям, он зажег сердца молодых мужчин, а посулами богатства и привилегий склонил на свою сторону знать. Митридат обладал тем особенным, редким талантом говорить настолько убедительно и воодушевленно, что слушавшая его толпа всякий раз непостижимым образом подчинялась его воле, ликуя и волнуясь, как штормовое море, вместе с оратором. Котис видел это не раз. И поэтому его не покидало постоянно растущее внутри чувство тревоги: земли дандариев граничили с Боспором, а старший брат отсылал гонца за гонцом к сарматскому царю Зорсину, задумав, похоже, возобновить войну. За три года, прошедшие с того дня, как Митридат покинул Пантикапей, он во многом преуспел: увеличил свое войско, принимая в него и тех, кто не принял власть Котиса и бежал под его защиту (нашлись и такие!), и обрел сильного союзника в лице правителя сираков. Кроме того, сумел разжечь ненависть к Риму практически у всех восточных племен. Энергия, с какой бывший владыка Боспора готовился вернуть себе трон, вызывала у Котиса невольное восхищение… и беспокойство…
Уже в который раз он спросил себя, достойно ли поступил, отняв у брата власть. Когда Митридат отправил его в Рим как гаранта мира, признавая тем самым главенство западного соседа, то вряд ли допускал саму мысль о предательстве. Да, именно предательство! Так расценили поступок Котиса многие – те, кто не смотрел далеко. Но только не он, выросший с твердым убеждением, что война с Римом – не лучший путь к миру и процветанию его Родины. И тому имелся яркий пример из прошлого, когда царь Понта Митридат Евпатор, влияние которого покрыло и Боспор, ввязавшись в войну с латинянами, потерял все – и славу, и царство, и жизнь. Не забывал Котис и о другом: в припонтийских степях на скифов напирали сарматы, но в Таврике скифы были сильны как никогда, уже давно взяв под свой контроль греческие города северо-западного побережья. Что могло помешать варварам, возможно, даже объединившись, прокатиться по Таврике всесокрушающей волной и осадить Пантикапей? Такое уже пережил в свое время Херсонес. Но разве думал об этом его брат Митридат! Едва заняв трон их отца, он начал готовиться к войне с Римом. Разумеется, втайне, теша себя надеждой, что, достигнув определенных высот могущества, станет для Империи тем орешком, о который она обломает зубы или вовсе не захочет пробовать его на вкус и оставит в конце концов в покое.