* * *
Ближе к полудню с портфелем в руке Илья Крон вышел через академическую проходную, чтобы на электричку – и домой. Спешить к отцу Павлу было не с чем. Но не успел переступить порога, когда в конце аллеи узнал доктора Троицкого: с портфелем он по-стариковски бочком как будто пытался бежать, однако ноги лишь передёргивались, так что скорого продвижения не было. Отяжелел человек. Сковало.
Илья ускорил шаг навстречу, а Троицкий в тот же момент остановился, хватаясь свободной рукой за грудь. Они ещё не сошлись, не поздоровались, когда доктор с придыханием выкрикнул:
– Убили… Отца Павла Калюжного убили!..
– Когда?! – цепенея, вскрикнул Илья.
– Сегодня утром… на электричку шёл. В голову железом. Сам домой возвратился, мог бы, но даже не сказал – кто?.. Неотложка приехала, а он уже всё…
Илья молчал. Язык не поворачивался что-то говорить:
«Почему так?..
За что?..
За какие грехи?..
А мне что делать?..» – теснились немые слова.
2010 г.
Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься, как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберёт…
…но достоверно известно, что он вместе с одной повивальной бабкою хочет по всему свету распространить магометанство, и от того, уже говорят, во Франции большая часть народа признаёт веру Магомета.
Матушка, спаси твоего бедного сына! Урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! Его гонят!..
Н.В. Гоголь
1
Когда его спрашивали о полном имени, он обычно вскидывал манерно подбородок и с достоинством говорил:
– Георгий Степанович я, простите, Соколов.
Однако на тот же вопрос мог ответить и иначе:
– Герман я, а по родителю Степанович.
А иногда с усмешкой, похоже, отшучивался:
– Если угодно, зовите меня просто Гедеоном.
И любопытные сходились на том, что лучше уж по привычке: Геша. Но не вязалось – Геша Степанович. Так и величали Геша Соколов.
А за последние лет десять к нему уже и не обращались с таким вопросом. Он утратил общение и связи не только с соседями по лестничной площадке и подъезду многоэтажного кооперативного дома, но и с внешним деловым миром. И все бы ничего, но в перестроечные годы что-то не заладилось в быту. Он даже помнил, с чего начались эти нелады. Именно после взрыва Чернобыля у него в квартире вдруг поселились мыши, причем нахальные и разбойные. Стоило сесть за стол, поджарив яйцо или заварив чайку, как «серые волчата» выскакивали в щели кухонного шкафа для овощей или в приоткрытую дверцу под раковиной – и по две, по три рассыпались по квартире… На столе нельзя было оставить корку хлеба, в раковине посуду, а когда всюду был наведен порядок, «волчата» начали грызть картофель в шкафчике и, наконец, взялись за библиотеку. Они обгрызали корешки старых книг. Такое трудно было пережить. Но вместо того, чтобы купит в хозяйственном магазине обыкновенную мышеловку, Геша разработал и применил иной способ ловли мышей: в большой целлофановый пакет он закладывал приманку, сухую корку хлеба, скомкивал пакет так, чтобы и к приманке надо было пробираться с трудом. Оставлял «мышеловку» на кухне, а сам в кабинете при открытых дверях садился за работу. Шуршанье начиналось уже вскоре, но это вначале. Когда же доходило до мышиного писка, оставив под столом тапочки, Геша бесшумными шажками быстро входил в кухню и схватывал пакет так, что серые оказывались в ловушке, случалось, до пяти голов. Через мгновение вместе с пакетом хищные нахалы летели с балкона седьмого этажа на землю, впрочем, как с парашютом… Но уже к вечеру или на следующий день, казалось, все те же разбойники вновь появлялись в квартире. И вот такая охота или ловля продолжалась не менее года. Доходило до того, что ночью мыши забирались к Геше в постель. В конце концов он взвыл и обратился к людям за помощью и советом…