Тихая пауза. Звучно дрогнуло сердце сына – и он резко выпалил:
– А как же вы промежду без веры?!
– А вот так и не следовало бы, сын, грубить, – неожиданно в свою обычную силу непримиримо сказал отец. – Мы ведь можем и обидеться очень и адекватно ответить.
Илья смутился.
– Простите меня, – клоня голову, ответил он. – Дело такое, необычное… Ведь не я же вас крестил, а вы меня. – Помолчал и с горькой усмешкой добавил: – И забыли об этом… Так что, если глубже заглянуть, ничего странного. Да и собрались мы не судить, а чтобы обговорить вопрос…
Какое-то время молчали. Думали, оценивая в целом известие.
Павел Осипович, по-прежнему на ногах, легонько прикладывался к чаю и внимательно следил за Рутой Яковлевной, понимая, что именно эта квёлая на вид женщина является семейным двигателем. Поджав губы, она молчала.
И вновь заговорил отец:
– Если смотреть реально и здраво, глазами крещёных евреев, то никаких отклонений от нормы уже и нет. Даже более чем закономерно: иудею в прострации находиться не по закону. А в частности, родители думали одно, а сын, решив другое, пришел за советом. Только ведь не в мусульманство он нацелился. Так что надо бы серьёзно обдумать перспективу – и только.
– И я думаю, – поднимаясь с дивана, спокойно сказала мать, – всё может быть даже к лучшему: коридоры и приёмные станут шире.
– Пожалуй, – согласился Калюжный. – И возможностей больше – с плюсом.
– Если уж так, то давайте пить чай, иначе подогревать придётся.
Поднялся и Борис Аврамович.
– Илюша, принеси из холодильника тортик, – сказала мать, и когда сын вышел из комнаты, она повела взгляд на Калюжного: – А вы, оказывается, опасный человек. – И погрозила пальчиком, невесело усмехнувшись…
* * *
Илья ушёл проводить Калюжного, родители из прихожей возвратились в комнату Бориса Аврамовича.
– Что, Рута, как это ты освоила?
– Совершенно спокойно, – ответила жена. И по лицу её было видно, что она не только спокойна, но и равнодушна к событиям в семье. – Мне куда как труднее было принимать крещение, когда мы сходились. Говорят же, теряя голову, по волосам не плачут. А мы, на сей раз, не теряем ни головы, ни волос.
Они сидели за столом, чистые, гладкие, не по годам молодые, с достоинством в высшей мере, как люди, жизнь которых проходит под надёжным прикрытием, и они заведомо знают, что провалов впереди не может быть, только неожиданности.