И если ты не поймёшь, что весь быт в семинарии – десятое дело, а первое дело – духовное возрастание, знай: тебе не дотянуть и до второго курса.
* * *
– Вы говорите, что для семинариста любая служба в храме, любое участие в службе, пение на клиросе – наука, постижение, литургика на практике. Со всем этим я могу согласиться и соглашаюсь. Все службы и молитвы семинарист обязан знать – это как один из главных академических предметов… Но даже в связи с этим не могу понять ежедневные послушания… Приказывают делать то, что и не надо бы делать или не к спеху. Лишь бы загрузить? Да семинарист и без того занят по горло…
Настроение было неплохое, впереди полчаса свободных, наверно и поэтому Илья естественно улыбался. А Калюжный хмурился.
– Послушание, Илюша, вообще сложный для понимания и даже спорный вопрос… Почему? По очень простой причине: «послушание», считают, из монашеской обоймы. А в миру, и в семинарии неопытные первокурсники нередко послушание воспринимают как приказ, как порабощение. Ложное понятие. Послушание – это корень смирения. Следовательно, исполняя послушание, послушник обретает смирение, без чего нет ни веры, ни церкви. А в нашем случае это даже не послушание, а самообслуживание. И без самообслуживания в духовных школах нельзя. Представь только: запустили в академическую ограду сотню Посадской обслуги. Это на корню вырубить не только действительное послушание, но и элементарную дисциплину, распорядок, да и нравственность…
– Павел Осипович, а не слишком ли много этого, – Илья щурился и пощёлкивал большим и средним пальцами руки, – ну, подчинения, принуждения, послушания, неустройства в быту, да и не только в быту…
– Понял. По-моему, не слишком. Да и не всю жизнь оставаться семинаристом. А закваска на всю жизнь. И не ты на неё будешь работать, а она на тебя…
– Надо подумать, подумать…
И Илья поднялся на ноги: время истекало, пора спешить – на послушание.
– Подумай, подумай, и сюда что-то отложи. – И Калюжный, холодно усмехаясь, постучал запястьем руки по груди семинариста Крона.
* * *
– А знаете, Павел Осипович, я вот подумал: и зачем нам всё это – и мне, и вам, и другим… нашим? – Илья вяло усмехался, и глаза как будто сонные, в унынии.
– Ну, братец, прежде – кого считать «нашими», а потом уж – «зачем?». Первые наши, скажем, по крови, а вторые – по вере. О вере ты и говоришь: зачем всё это?..