Пройдя квартал, она зашла в цветочный магазин, вызвала такси к своему местоположению и заказала восемь огромных хризантем. Девочка-флорист переспросила о количестве цветов, и убедившись, что не ослышалась, собрала букет.
– Это маме, – сказала Мария, расплачиваясь картой. – Сегодня восемь лет, как её не стало, – зачем-то пояснила она.
Продавщица цветов понимающе вздохнула.
Мария села в такси. Водитель ещё раз уточнил конечную точку маршрута, посмотрел на цветы в руках пассажирки и выключил музыку, наверное, понимая, что ехать на кладбище, слушая всякое «у-ля-ля» не комильфо. Всю дорогу они пробыли в тишине.
Она шла к могиле, не торопясь. По пути не встретила никого. Лишь в самом начале на входе, несколько человек. Все порознь. С вёдрами, совками, понурыми лицами, пластмассовыми цветами. Кто-то туда, а иные обратно – одни к мёртвым, другие в мир живых. Слушала кладбищенскую пустоту, наполненную шумами неорганической жизни: ветер зигзагами между листьев, щебень под тонкими каблуками туфлей. Разглядывала пропитанную одиночеством тяжесть гранита могильных плит.
Здесь, ей казалось, гораздо глубже и честнее, чем там, за оградой.
Наконец, она подошла к могиле, что ещё восемь лет назад была вырыта у края кладбищенской зоны захоронения. Теперь край ушёл на сотню метров дальше. Мёртвые отвоёвывали пространство у живых. Она посмотрела на могилу – аккуратно отёсанный гранитный валун посреди гранитной плиты. На валуне ни имени, ни отчества, ни даты. Единственное слово «МАМА».
Восемь лет назад она купила место на кладбище и такой памятник с единственной целью – похоронить свою злобу на мать, которую не знала и никогда с ней не виделась. Мария сама для себя придумала такой ритуал, чтобы стать свободной от обиды, мучавшей её с детства. С какого-то момента, совсем не сразу, а с течением детских лет, это ощущение нарастало в маленькой девчоночьей груди, пока не достигло апогея. Почти с десяток лет назад она, наконец, решила замуровать под могильный камень все свои чувства, которые мешали ей с той поры и волоком тащились с ней по жизни, обрастая по пути новой грязью.
Её воспитывал отец. Вставал рано, когда она ещё спала, ложился поздно, когда она засыпала. Только для того, чтобы его дочь не чувствовала себя хуже, чем другие. Он её обожал. Она его ненавидела. Наверное, ненавидела за одну единственную вещь, за то, что у неё не было матери, которую она тоже кляла в своих мыслях за её отсутствие. Даже когда ей стукнуло пятнадцать, и отец рассказал ей правду, что мать умерла в родах, потом отвёл её в первый раз на могилу. Он говорил ей: «Душа моя, сердце моё, дочь моя», обнимал её и плакал, а она смотрела на могилу, на лицо, что было на ней изображено, чувствовала дыхание отца на своих волосах и ненавидела его ещё больше прежнего.