И женщину, чьё лицо было изображено на памятнике, тоже. За то, что та ушла, а её оставила. Не живёт где-то далеко, пообещав приехать к дочери обязательно, как ей рассказывали прежде. Зачем уж отец придумал такую сложную для неё сказку, ей тогда было невдомёк. Может быть, не хотел, чтобы его дочь в детстве столкнулась со смертью того, кто был просто обязан жить. А, может, боялся, что дочь почувствует вину за смерть матери, наступившую в родах. Ведь, он наверняка, где-то там, в глубине своей души так и думал, что виной всему она, его дочь. Её рождение. Мария тогда этого не поняла и ничего кроме обиды на мать, отца, на себя и на весь мир не почувствовала.
А потом, через несколько лет, когда ей было что-то около семнадцати, раздался звонок из кардиореанимации центральной районной больницы. Ей сказали, что отца спасти не удалось. Ему тогда было немногим за сорок. Так, немногим за сорок, и осталось навечно. А она стала сиротой. Отца простила. Даже почувствовала себя виноватой перед ним, подумала, что сгубила его своей нелюбовью. А обида и злость на мать никуда не делись, потому что мать сделала несчастными сразу обоих.
Счетов в банке у отца не было. Вся имеющаяся наличность умещалась в жестяной коробке из-под чая в кухонном шкафу над плитой. После экономных похорон Маша собрала рюкзак, выгребла из жестянки купюры, все до одной, закрыла квартиру на ключ и уехала в столицу, чтобы никогда не вернуться. Она знала, как построит свою карьеру ещё задолго до того, как села в электричку в сторону Москвы. Может быть, хотела лучше подготовиться. Психологически. Но смерть отца определила время.
Работа мерчандайзером в магазине шаговой доступности была не для неё. И в принципе, работа в её общепринятом понимании Марию не прельщала. Она хорошо усвоила и владела одним очень важным навыком, привитым ей отцом с детства – как быть обожаемой тем, кого ненавидишь. За последующие пятнадцать лет она смогла достичь совершенства в своём мастерстве. Начинать, правда, пришлось с самых низов, с днища. Но дорогу осилит идущий.
А когда она воплотила свои важные желания, а неважные решила оставить нереализованными, то задумалась о вечном. Поняла, что думать о вечном ей мешает мать. Точнее, то немыслимое сочетание самых дрянных переживаний, которые клубком змей всегда копошились в её сердце. Она не могла забыть, проститься и простить. Ни её, за то, чего та не сделала, ни себя, за то, что так её и не почувствовала. Потому, восемь лет назад, Мария приняла решение завести для своих внутренних змей могилу. А потом приезжала сюда каждый год, иногда чаще.